Таматарха. В кольце врагов - Даниил Калинин

Заслышав страшный вой своих людей, выбежал из шатра Шарукан, подслеповато таращась в серые сумерки. Но тут, словно из-под земли, стремительно вылетел на него всадник с мечом необычного цвета, едва ли не белым. Ударил он клинком сверху вниз, достал острием голову хана, разрубил пополам череп половца, будто и нет в нем костей! А следующим взмахом меча рассек всадник древко личного стяга Шарукана и зычно крикнул:

– Дургулель!!!

И войско горцев закричало в ответ имя своего музтазхира, вселяя в сердца куманов ужас перед могучим царем ясов:

– ДУРГУЛЕ-ЛЕ-ЭЛЬ!!!

Потеряв хана, побежали лучшие ратники Шарукана, не успевшие даже надеть доспех перед атакой врага. Многие в сумятице поверили, что аланский государь действительно привел войско на помощь русам. Разбежались и их лошади перед массой скакунов катафрактов, атакующих развернутым строем, внося сумятицу и давя все еще лежащих.

Встрепенулись легкие лучники, заслышав шум боя в собственном тылу. Но дрогнули их сердца, когда увидели они подрубленный шатер хана и спасающихся бегством батыров, утративших всякое мужество… И тут же загудел на холме турий рог русского кагана! И пошла в атаку его рать, набирая разгон перед таранным ударом клина дружинников. Нацеленного в них клина!

Не приняли боя половцы, в ужасе спасаясь от панцирных всадников русов – а кто не успел уйти, тот пал, пробитый насквозь копьями, зарубленный топорами да мечами. Не было куманам спасения в сечи, только в бегстве – и они в ужасе бежали, давя неудачливых соплеменников, заражая страхом и лишая мужества все оставшееся войско. Зря всю ночь вели соратники их обоз – только он приблизился к бывшей стоянке хана, как масса удирающих всадников смяла его, увлекая за собой мгновенно зараженных ужасом воинов…

Когда же взошло солнце, птицы видели, как бегут в степь остатки орды. И как плачут от радости русичи, обнявшись с касогами, ясами да хазарами, братаясь с ними прямо на поле боя.

Ростислав Тмутараканский победил!

Ноябрь 1068 г. от Рождества Христова

Чернигов

Запыхавшийся гонец ворвался в распахнутые ворота двора княжеского терема. С губ его коня уже капала пена, а кафтан на молодом русоволосом парне весь пропитался потом, равно как и попона на его жеребце.

Десятник Добрыня, кряжистый, широкий плечами и чревом воин, побывавший с самим князем не в одной жаркой схватке, важно подступил к соскочившему с коня гонцу:

– Куда прешь, оглашенный? Всех баб на подворье распугал!

Парень скользнул взглядом по ладной фигуре кухаркиной дочери, вышедшей за водой и единственной находящейся во дворе женщине. Та же украдкой посмотрела на статного красавца далеко не испуганно. Белозубо улыбнувшись девке, очень ее смутив – и в то же время заставив ее сердце биться чаще, – гонец развернулся к десятнику:

– Послание для князя Святослава Ярославича.

Добрыня чванливо, с чувством собственного достоинства и одновременно легкой зависти к молодости гонца, с наигранным недоумением вопросил:

– От кого же такое важное послание к нашему князю-то?

– От Ростислава Владимировича Тмутараканского.

Вся спесь разом слетела с десятника, словно сухие листья с дерева. Коротко приказав посланнику дожидаться, воин поспешил в терем. Парень остался стоять во дворе, понемногу переводя дух после скачки и изредка поглядывая на дружинников в кольчужных рубахах и урманских шлемах. Те перегородили вход в сени и на гульбища – крытую галерею, опоясавшую княжеский дом. Призывно заржал конь, почуяв воду в колодце, но гонец властной рукой удержал его за уздцы – вначале нужно дать лошади остыть и погулять с ней, иначе высок риск, что напившееся животное запалится.

Впрочем, долго ждать и скучать посланнику не пришлось – вскоре на гульбище показался сам князь. И пусть ступал он размеренно и неторопливо, от окружающих не утаилось охватившее его волнение, которое Святослав с трудом сдерживал. Подойдя к гонцу, он свирепо рыкнул:

– Ну?!

Парень, несколько смутившийся при виде самого грозного из Ярославичей, засуетился, доставая из потаенного мешка за пазухой аккуратно свернутое послание, написанное на выделанной телячьей коже.

– Князь Ростислав Владимирович велел передать на словах, что обращается к вам, как к старшему из оставшихся на Руси князей[51] и дядьев своих.

Святослав лишь нахмурился, нетерпеливо развернул свиток и принялся читать:

«Гой-еси, князь Святослав Ярославич. Молю Господа о твоем здравии, здравии брата Глеба… – читая эти строки, правитель Чернигова скривился, словно от зубной боли, но не отложил послания, – и прочих твоих сыновей. Молю так же сильно, как и о моем отчем доме, земле русской. Желал я поучаствовать в славном деле защиты ее от врага злого, да не успел к брани на Альте. Теперь же посылаю тебе, дядя, сердечный привет и с радостью сообщаю – половецкий хан Шарукан Старый пал в битве с моей дружиной, и орда его рассеяна. Нынче войско печенегов, кто перешел на мою службу, гонит куманов за Дон.

Также сообщаю тебе, дядя, что после победы над Шаруканом вернулся я в вотчину свою, где провозгласил себя царем Таврии и Тмутаракани, господином русов, греков, касогов и готов. А музтазхир ясов Дургулель заключил со мной вечный союз и обручил внучку свою Асиат с моим старшим сыном Рюриком.

Теперь же говорю тебе, как старшему из законных князей Руси: забудем старую вражду. Не по Правде лишили вы меня лествичного права на престол киевский да новгородский. Не по праву и я изгнал Глеба из Тмутаракани. Но нынче это уже не княжество, а царство, и я царь его, а дети мои – наследники престола. Признай же за мной эту землю, откажись при народе от прав на нее, и я откажусь от Богом и дедом данного мне права на княжения в Новгороде, Киеве да Чернигове. И не будет тогда меж нами вражды и крови.