Жестокая Земля. Двойная тень - Антон Грановский

Двадцать Пятый усмехнулся.

– Вы так ничего и не поняли, да?

– Чего мы не поняли?

– Все это… – Капитан обвел рукою пространство вокруг себя, при этом подразумевал территорию гораздо большую. – Все это – никакая не иллюзия. Нашей реальности приходит конец. Мир заболел. Он рушится, гниет.

– Это ерунда, – возразил боец-азиат. – Во всем виноваты псионики.

– Псионики? – Двадцать Пятый усмехнулся. – Посмотрите на небо.

Боец-азиат поднял взгляд и тут же опустил его.

– И что?

– Посмотри внимательнее!

– Господи… – выдохнул рыжебровый боец.

– Что там? – нервно спросил азиат.

– Луна, – хрипло проговорил рыжебровый. – Она одна. Мы не на Соло-Рексе!

– Этого не может…

Капитан шагнул к рыжебровому, молниеносно схватился за автомат, крутанул его на шее бойца, захлестнув ременную петлю, мигом оказался у бойца за спиной и резким движением переломил ему шею.

Боец-азиат успел нажать на спуск всего один раз – заряд плазмы обжег Двадцать Пятому щеку, но в следующий миг из уродливого лица капитана выскочил, подобно псевдоподу, гибкий отросток кожи, с невероятной быстротой обвил цевье автомата и вырвал его из рук бойца.

Двадцать Пятый схватил оружие руками, но не выстрелил, а, перевернув автомат, нанес азиату удар прикладом в лицо. Боец рухнул на землю.

– Ты должен был выполнить задание, солдат! – рявкнул капитан.

Он размахнулся и снова ударил дройда прикладом в лицо.

– Ты должен был выполнить мой приказ, ублюдок!

Двадцать Пятый снова ударил бойца прикладом. Потом еще раз и еще. Он бил с такой чудовищной силой, словно хотел выместить на бойце всю накопившуюся за эти дни ярость. Остановился капитан лишь после того, как голова спецназовца превратилась в бесформенное месиво из пластика, металла, микросхем и нарощенной органики.

Капитан опустил автомат и вытер рукавом куртки лицо.

– Я становлюсь слишком человечным, – проворчал он.

В этот миг тело его завибрировало и начало стремительно выцветать – одежда и открытые участки кожи слились воедино и стали серыми.

– Что за?.. – с трудом разлепив губы, пробормотал Двадцать Пятый.

Он попробовал поднять ногу, но за ботинком его потянулись нити серой грязи, а затем – словно что-то с невероятной силой притянуло ее – нога снова опустилась на землю и стала сливаться с серым повлажневшим песком воедино. Тело Двадцать Пятого завибрировало еще сильнее, по нему побежали трещины, а затем оно осыпалось серым песком и смешалось с землей.

– Как думаете, что она пытается с нами сделать?

Дорога под ногами слегка выровнялась, и идти было легче. Ник пожал плечами:

– Не знаю. Быть может, она просто изучает нас. То есть – вас, людей.

– Считается, что Клоаки агрессивны по отношению к человеку.

– Зверю, лежащему на операционном столе, тоже кажется, что ветеринар агрессивен. А физиолог Павлов для собак был сущим садистом. Но никакой агрессии за этим не стояло. Только научный интерес либо искреннее желание помочь.

Денис нахмурился.

– И как Клоака может нам помочь? Добьет нас, чтоб не мучились?

Ник оставил этот вопрос без ответа.

Они прошли еще несколько шагов, и Бойцов обратил внимание на то, что движения их стали странно обрывочными и замедленными.

– Что происходит? – спросил он.

Денис посмотрел на навигатор и ответил:

– Мы входим в зону ментального параллакса. Неприятная штука, но, если верить Мацухиро Соболеву, довольно безопасная. Нужно только сконцентрироваться на своих внутренних ощущениях.

– Зачем?

Денис усмехнулся:

– Чтобы «не потерять свое «Я». Так было написано в книге.

Ник хотел уточнить – что это, черт подери, означает, но вдруг заметил удивительный оптический эффект: когда он поднял руку, чтобы откинуть со лба прядь волос, по траектории движения руки возникли ее туманные отображения. Одно, два, три… Полупрозрачные отображения возникали на каждом сантиметре пути, пройденном рукой, наслаивались одно на другое.

Ник опустил руку – прежние отображения исчезли, но возникли новые – цепочка призрачных «рук» потянулась в обратную сторону и через несколько секунд истаяла.

– Правда, красиво? – спросил Денис.

Ник повернул голову и посмотрел на него. За спиной у парня он увидел шлейф замерших в воздухе призрачных двойников, отдаленно напоминающий конденсационный след, оставленный самолетом. Выглядело это потрясающе.

– У меня за спиной то же самое? – спросил Ник.

– Да, – ответил Денис.

Бойцов обернулся и встретился взглядом со своим полупрозрачным двойником, из-за спины у которого выглядывал еще десяток таких же полупрозрачных копий. Ощущение было жутким. Ник отвернулся и продолжил путь.

– Что будет, если я потеряю свое «Я»? – спросил он у Дениса. – В чем это будет выражаться?

– Мацухиро Соболев писал, что вы просто перестанете существовать. Превратитесь в оптический призрак, а ваше место тут же займет один из ваших ментальных двойников, которому Клоака поможет материализоваться.

– И что в этом плохого? Какая, к дьяволу, разница?

– Разница есть, – проговорил Денис приглушенным голосом. – Вы ведь не знаете, какую из черт вашей души скопировала Клоака, чтобы воплотить ее в ментальном двойнике. И какую грань вашего сознания она позаимствовала.

Бойцов снова оглянулся. Двойники, замершие в воздухе по ходу его движения, уже не выглядели такими бесплотными. Кроме того, на лице ближайшего двойника, того, который был прямо за спиной у Ника, детектив разглядел холодную усмешку, а во взгляде голубых глаз двойника появилось что-то недоброе, словно на лицо ему упала тень грядущих страшных событий.

Ник подумал, что должен взять себя в руки и сделать все, чтобы никаких страшных событий не произошло, и что именно на этом ему стоит сконцентрироваться.

Он почувствовал затылком холодок и различил звук – словно кто-то дышал у него за спиной. Разумеется, этого не могло быть, поскольку оптические двойники (или ментальные копии, как называл их Денис) были всего лишь бесплотными призраками. Чем-то вроде эффекта гало, а следовательно, бояться их не стоило.

Но как бы Ник ни бравировал, внутренний голос говорил ему совершенно обратное – с каждым его шагом двойники обретали все больше живых черт и все явственнее превращались в преследователей.

В голову Бойцову пришла совершенно уж неуместная мысль – он подумал о «призраках прошлого», которые преследуют каждого человека, и о том, что мышление Клоаки слишком конкретно. Именно поэтому она превращает метафоры в материальную данность.