Аттила. Собирается буря - Уильям Нэйпир

— Сколько твоих людей погибло? — горько повторил старый вождь. — Всего лишь малая часть.

— Твоя армия многочисленна, но слаба, — ответил Аттила. — Присоединяйся ко мне, и я сделаю тебя могучим. — И каган кивнул. — Присоединяйся к нам.

Красный Зоб посмотрел на Аттилу.

— Ты погубил отцов, сыновей, братьев в этой битве. Будун-Бору так просто не прощают.

— Тогда давай устроим поединок, — предложил каган. — Ты и я.

Красный Зоб оглядел Аттилу, бок которого по-прежнему был мокрым. Но он сидел на лошади прямо и твердо, как камень. Очевидно, рана оказалась несерьезной.

Вождь отвернулся.

— Старцы, женщины и дети — не единственная награда, что ждет вас после нашего объединения.

Красный Зоб снова посмотрел на Аттилу. Любопытство взяло верх над остальными чувствами.

— Говори!

— Мы отправимся на запад. Против Римской империи.

Красный Зоб нахмурился.

— Что такое Рим?

— Великая империя. Ты пойдешь с нами. Мы братья. Мы выступим вместе против Рима, империи столь же огромной, как Китай.

Красный Зоб попытался улыбнуться, хотя смешного было мало.

— Империи столь же великой, как Китай, не существует.

— Нет, есть. Римская империя не менее богата, но не такая могущественная.

Красный Зоб задумался. Нужно ли верить этому кровожадному и вероломному выскочке? Кроме того, что рассказывали другие, вождь видел, как в глазах Аттилы горит пламя правды, словно светильник в огне. Пусть он будет проклят!

— Кроме того, — сказал Аттила, положив расправленную левую руку на правую сторону груди, — мне нужен знахарь. Многим из моих людей необходима помощь, а твоим — тем более.

— Ты спалил наши юрты. Идти некуда!

— Очень хорошо, — ответил Аттила. — Мы уже достаточно долго ведем переговоры. — Затем он посмотрел на горизонт и поднял меч. Командующие всадников на холме, едва различимые во мраке, тоже схватились за копья. Группа закованных в кандалы людей зашаталась перед ними, словно кукуруза на ветру.

— Подожди, — произнес Красный Зоб.

Он поглядел на свои пыльные, окровавленные руки на луке деревянного седла и вздохнул. Затем пришпорил коня и направился к кутригурам.

Аттила ждал.

Он и гунны вряд ли поняли, что случилось потом. Красный Зоб что-то быстро сказал командирам и спустился с лошади перед воинами. Это было необычно. Гунны едва ли слышали слова, которыми кутригуры обменивались между собой. Внезапно их вождь упал на колени, словно прося прощения за плохо проведенную битву со столь немногочисленной вражеской армией. Затем он завалился набок, и гунны с ужасом заметили, что Красный Зоб превратился в безглавое существо. Его голова завертелась в пыли. Воин, стоящий напротив старого вожака, по-прежнему держал в руке короткий изогнутый меч, которым и разрубил шею убитого.

Кутригур снова выпрямился. Намазанные глиной волосы украшало множество перьев. Воин оказался моложе, чем Красный Зоб. Ему было не более сорока лет, а вероятно, даже меньше. Отличаясь широкой, мускулистой грудью, он выглядел сильным, словно бык. Он снова убрал меч в ножны, не вытерев кровь, и пришпорил коня.

— Меня зовут Рваное Нёбо, — сказал воин без предисловий. — Я — вождь кутригурских гуннов. Мы принимаем твое предложение. Вы — наши братья. Вы хорошо сражаетесь. Мы поедем с вами.

Он был низкого роста, плотного телосложения и обладал огромной силой, но его голос оказался резким и высоким. Рваное Нёбо, обладатель маленьких и подозрительных глаз, представлял собой полную противоположность задумчивому и сообразительному Красному Зобу. Из этого кутригура не получится хорошего вождя…

Аттила кивнул.

— Добро пожаловать, — сказал он.

Два племени сожгли своих убитых. У Аттилы погибло восемь человек. Большинство из оставшихся в живых получило ранения разной степени тяжести.

Есукай, нетерпеливый молодой Есукай, всегда желающий быть во всем первым… И сейчас он стал первым — первым из командиров Аттилы, завершившим свой жизненный путь. И самым юным. Так часто случается на войне.

Стрела, которая пронзила предплечье, прошла дальше и повредила грудную клетку. Кровь, заливавшая все тело, с плеча до бедра, когда Есукай бесстрашно бился в тот трудный день, была его собственной. Храбрый воин не обращал на рану внимания, словно тогда его жизнь не имела никакого значения.

Есукай умирал возле одного из почерневших столбов, Чанат тихо покачивал голову смелого гунна. Вряд ли несчастному захочется пить. Прикрыв глаза, он говорил очень тихо, и каждый раз на губах появлялись кровавые пузыри. Чанат заботливо вытирал рот, словно мать, убирающая остатки молока у своего ребенка. Рядом в сумраке стояли Аладар, Аттила и Орест. Соблюдая обычай, командующие опустились на колени перед Есукаем и попросили прощения за ошибки, которые могли допустить в жизни по отношению к нему. В ответ умирающий улыбнулся всем радостной улыбкой и прошептал:

— Все в порядке, все в порядке…

Затем он положил руку, на которой не было крови, на лоб каждому по очереди в знак благословления. Командиры поднимались на ноги со слезами на глазах. Ведь после долгого путешествия и ожесточенной битвы они стали друг другу братьями.

— Мои женщины, — пробормотал Есукай. — Самая юная, Камар. Самая любимая…

Голова говорившего упала, и все подумали, что он умер. Но Есукай произнес:

— Мое сердце скорбит о Камар. — Глаза его были закрыты, слова едва уловимы. Аттила встал на колени, чтобы слышать. — И о моих детях, сыновьях и дочерях. Позаботьтесь о них.

— Как о сыновьях и дочерях вождя, — ответил Аттила.

Чанат снова вытер губы умирающему, и кровь перестала идти.

В ту ночь гунны сожгли его тело на большом костре из сухой травы вместе с трупами других восьми воинов, погибших днем. Этот погребальный костер был одним из многих, появившихся на мрачном поле битвы: кутригуры тоже предавали огню своих павших в бою воинов. Маленькие маяки горели на огромной безмолвной местности под полночным синим небесным сводом. Освещенные пламенем фигуры двигались медленно, словно призраки, низко наклонив головы, а затем останавливались и стонали, падая на колени подле обезглавленных тел и сломанных конечностей, и безутешно рыдали. То были матери и жены, сестры и постаревшие отцы из племени кутригуров, пришедшие в поисках родных среди живых и нашедших их среди мертвых. Вокруг стояли дети постарше и помладше с грязными лицами, едва ли понимавшие, что случилось.

В середине костра было заметно тело Есукая, объятое пламенем. От грудной клетки остались лишь кости. Они загорелись и вскоре превратились в белый пепел. Вверх взметнулись искры и исчезли среди звезд. Гунны запели, прославляя Есукая. Горестное стенание было о самих себе, согласно обычаю, и о славном друге и сотоварище, которого они потеряли.