Хвосттрубой, или Приключения молодого кота - Тэд Уильямс

– Нет спасения, – прошелестел ветер.

«Нет, – подумал Фритти. – Это не ветер. Беги, дурак!» – Никакого спасения, – дохнул ветер, и он почувствовал, что слабеет.

«Это не ветер, должно быть спасение, должно быть спасение…» – Пойдем со мной. – То был не ветер, он это знал. Но продолжал ползти. – Я возьму тебя в дом Костестражей, – жужжал бесчувственный голос Баст-Имрета во мраке позади. – Свирели всегда звучат во тьме, и безликие, безымянные поют в глубинах. Нет спасения. Мои братья ждут нас. Идем. – Фритти с трудом дышал. Запах пыли, пряностей и земли кружил ему голову… проникал в него… – Мы танцуем во тьме, – монотонно пропел Баст-Имрет, и Фритти ощутил, как его мускулы твердеют. – Мы танцуем во тьме и внемлем музыке безмолвия. Дом наш глубок и покоен. Ложе наше – земля.

Свет, казалось, сделался ярче. Хвосттрубой почти сумел добраться до поворота в туннель. Заморгал, изумленный. Неожиданно темная фигура Баст-Имрета появилась перед ним, загородив конец прохода. От Костестража, казалось, веяло сухим ядовитым воздухом. Потрясенный Хвосттрубой опустился на пол, неспособный даже ползти. Тварь встала над ним, отдаленный голос тихо выпевал незнакомые слова.

Его захлестнуло ужасом, жаркой паникой, и он нашел где-то силу, чтобы нырнуть вперед. Рванувшись, ощутил пыльную шкуру, отразившую его толчок. Баст-Имрет сжался, испустив звук, подобный хрусту хвороста, и схватил Фритти, когда тот пытался, собрав последние силы, проскользнуть мимо. За порогом туннеля растекалась лужица света. Он изо всех сил потянулся к ней – она означала свободу.

Но Костестраж не отпускал, и взметенная во тьме пыль и приторный запах окутали обоих, словно еще одна тень. Фритти ощутил, как лапы Костестража – хрупкие, но сильные, точно древесные корни, оплетающие скалу – обвились вокруг его шеи. Шелушащаяся, сухая пасть искала его горла. Хвосттрубой, взвизгнув напоследок от омерзения, вырвался.

Когда он выдирался из лап твари, раздался ужасный вспарывающий звук. Большие легкие лоскуты скомканной шерсти и кожи взлетели из-под его когтей и зубов, и, метнувшись к свету, он различил тупое подмигивание старых коричневых костей – ухмыляющийся череп Баст-Имрета.

Карабкаясь по короткому проходу, Фритти почувствовал палящую боль. Место меж глазами пульсировало и горело. Он добрался до нависающего серо-голубого кружка неба, на миг обернулся – и увидел позади жуткое существо. Оно стояло в тени возле туннельного основания – пасть скелета разевалась и захлопывалась.

– Я буду помнить тебя, покуда не умрут звезды, – проклял его отдаленный, невыразительный голос. Пламя в голове Фритти вспыхнуло вновь, потом исчезло.

Хвосттрубой подтянулся к краю дыры. Свет был так ярок, что перед глазами у него поплыли пятна. Спотыкаясь, почти валясь вперед, он выбрался из дыры – выбрался из Закота.

Мир был белым. Все было белым-бело.

Потом все стало черно.

О сон волшебный!

Птица-утешитель,

Что реет над бурунами ума,

Пока они не стихнут, не смирятся!

Джон Китс

Слабость и боль боролись под шкурой Фритти. Высоко в небе холодным пылающим камнем повисло солнце. Мир был окутан снегом; ровный белый покров спеленал деревья, камни и землю. Иголочки холода покалывали лапы, покуда он ковылял сквозь Лес Крысолистья.

Придя в сознание, он, шатаясь, побрел почти вслепую, лишь бы увеличить расстояние меж собою и Холмом. Знал, что нужно найти укрытие до Подкрадывающейся Тьмы, когда из туннелей поднимутся ужасные существа, преследуя его.

Снег позади него был испятнан красным.

Сумерки застали Фритти все еще в беспомощном, безотчетном бегстве. Он быстро слабел. Ничего ведь не ел с того самого времени, которое, наверное, было вчерашним утром, да и тогда – как все туннельные рабы – лишь чуточку подкрепился.

Хвосттрубой вступил теперь в глубокий лес. Колонны деревьев подпирали лесную кровлю; земля всюду была скована льдом. От усталости и непривычного света воспаленные глаза его слезились, и время от времени ему мерещилось, будто он видит какое-то движение. Он беспрестанно останавливался, с бьющимся сердцем припадая к холодному снежному одеялу, и ничего не видел – ничего, кроме недвижного мира.

Жизнь старого леса теперь вытеснялась разраставшейся близ него опухолью, – во всяком случае, Крысолистье безмолвствовало, но беззвучно слушало скрип его шагов – не шевелилось, но неподвижно наблюдало за его усилиями.

День шел к концу; болезненное покалывание в носу, ушах и лапах унималось, сменяясь недоуменной опустошенностью, а обманчиво неуловимое движение и не думало исчезать. Уголком глаза Фритти ловил чье-то мелькающее, неясное присутствие; однако, поворачивая голову, видел только заваленные снегом деревья.

Он уже подумывал, а не спятил ли он с ума, не стал ли таким же одержимым, как старик Гроза Тараканов, когда поймал случайным взглядом блеск глаза. Глаз тут же скрылся за веткой, откуда сверкнул; но то был глаз – он не сомневался.

Когда через минуту его внимание снова привлекло движение сбоку, он уже не повернулся, а продолжал идти вперед, подкарауливая невидимку с какой-то бессознательной хитростью. В нарастающей слабости он даже и не задумывался, что это мог быть подкрадывающийся враг. Словно котенок, играющий с дразнящим стебельком – сперва робкий и безразличный, но в следующий миг делающий убийственный прыжок, – он думал лишь о движущемся предмете: поймать, положить конец игре…

Опустив голову – малиновые капли пятнали теперь снег уже не так равномерно, – Фритти заметил короткий промельк чего-то темного на деревьях справа от себя. Как бы ни о чем не подозревая, он неровным шагом стал слегка поворачивать в ту сторону, пока не казался примерно в прыжке от края подлеска.

Еще один всплеск оживления прямо впереди – он с трудом удержался от прыжка.

Осторожнее, теперь – осторожнее…

На миг он остановился, пригнулся, облизал кровоточащую лапу, не переставая напрягать мускулы, не замечая приступов боли, выжидая… выжидая еще одного движения… вот!

Хромая, почти падая, Фритти, молотя лапами, пробился через подлесок. Что-то упало с низко нависших ветвей и замельтешило перед ним. В приливе сил – прыгнул.

Когда лапы сомкнулись, он стукнулся головой о ствол дерева и, оглушенный, перекатился на бок; что-то небольшое и теплое билось под ним. Удерживая это – что бы там оно ни было – передней лапой, он приподнялся и тряхнул головой. Ран он не чувствовал, думал – цел, только устал, уж так устал…

Поначалу он глядел на свою добычу, как сквозь туман. Это была белка – глаза ее выкатились от ужаса, губа вздернулась над длинными плоскими зубами.

«Рикчикчик, – подумалось ему. – Что такое насчет Рикчикчиков… Они не годятся в пищу? Ядовитые? – Он чувствовал, что голова его словно зарыта в снег. – Почему так холодно? Почему я не могу думать? Мне надо бы что-то сказать этой белке?» Он напряг мозги. Каждая мысль, казалось, дается трудней другой. Глянул на небольшое тельце и дрожащий ощетиненный хвост, и что-то шевельнулось в памяти. Фритти приподнял лапу с Рикчикчика, который лежал неподвижно, уставившись на него сверкающими от страха глазами.