Война неудачников - Сергей Мусаниф

– Не сильно, – произнес Риттер.

Голос его был мрачен. Полковник явно терял инициативу в разговоре, и ему это не нравилось. Я готов биться об заклад, что он совсем не так представлял себе этот допрос.

Из привычного спецам СБА антуража в наличии был только подвал. И никаких ярких ламп, светящих в лицо подозреваемого, никаких иголок под ногти… Впрочем, я не уверен, что сейчас не путаю методы СБА с «модусом операнди» гестапо.

В случае с СБА пытки могут быть куда более изощренными. Столько лишних лет опыта…

Одно из принципиальных отличий бетонных зданий от их пластиковых собратьев заключается в том, что валится вам на голову во время бомбежки. На нас посыпалась штукатурка и мелкая цементная крошка. С одной стороны, это лучше, чем потоки расплавленного строительного пластика, которые преградили нам дорогу на минус первом уровне. С другой – при сильном ударе не будет иметь принципиального значения, под большими обломками пластиковых или бетонных блоков окажутся похороненными ваши тела.

Вслед за первым толчком последовала целая серия. Не самое приятное это ощущение, доложу я вам, сидеть в полной темноте, дышать бетонной пылью и ждать, пока потолок обрушится на вашу голову. У меня появилось желание активировать скафандр и закрыть щиток, хотя бы для того, чтобы подышать нормально, но, видимо, сия гениальная мысль посетила не только мою голову.

– Терпеть! – скомандовал Риттер и тут же закашлялся.

И мы терпели.

Знаете, существует такая грань, за которой перестает быть страшно.

Вместе со страхом пропадают и все остальные эмоции, и человеку становится безразлично, что там с ним будет дальше. Не знаю, как у других, а у меня такое состояние появляется совершенно внезапно, и потом так же внезапно оно и исчезает. А вместе с ним испаряются напрочь все те мудрые мысли и далеко идущие выводы о глобальном смысле жизни, которые я успеваю сделать в минуты полного равнодушия к собственной судьбе.

Сначала мне было темно, страшно и трудно дышать.

Потом стало темно, трудно дышать и чуточку интересно, что будет дальше.

После того как я решил, что лично мне совершенно все равно, является ли Холден по совместительству галактическим террористом номер один или королевой лесбиянок Ксанаду, и я больше не жажду выяснять подробности относительно дальнейших планов генерала Визерса, я с некоторым удивлением заметил, что здание перестало трясти. Хотя в нем было все так же темно и трудно дышать.

Прошло еще какое-то время, пыль улеглась, и дышать стало легче. Темнота, правда, никуда не делась.

Похоже, что все были погружены в себя, потому что целая вечность минула между последним толчком и первой репликой, которую подал неунывающий Боб:

– Пронесло?

Как будто кто-то из нас мог знать ответ.

– Мы живы, – сказал Риттер. – Ведь мы все живы? Ни у кого инфаркта не случилось?

– Я жив, – заявил я.

– Холден?

Молчание было ему ответом.

– Холден?

И снова тишина.

Воображение тут же услужливо предложило на выбор несколько картинок: Холден, умерший от разрыва сердца и сидящий напротив нас с посиневшим уже лицом; Холден, каким-то чудом вылезший из боевого костюма и затаившийся во тьме; Холден, активировавший костюм и слинявший из бомбоубежища через случайно обнаруженный им подземный ход; Холден, провалившийся еще одним уровнем ниже и там потерявший сознание…

– Это не смешно, – сказал Риттер, чья фантазия, видимо, не уступала моей. По крайней мере в тех случаях, когда дело касалось объекта, вокруг которого была выстроена вся операция. – Я жду еще три секунды и активирую костюм.

– А по-моему, очень смешно, – отозвался Холден. – Видел бы ты свое лицо, командир.

Блефует. В такой темноте не то что выражение лица, очертания фигуры и те рассмотреть невозможно. Про такое освещение как раз сказано «хоть глаз коли». Тут что слепой, что зрячий – находятся они в одинаковых условиях.

– Нас прервали, когда ты собирался рассказать нам о Визерсе, – заявил Риттер как ни в чем не бывало. – Полагаю, теперь ты можешь продолжать.

– А вы не собираетесь посмотреть, что осталось от здания, которое находится у нас над головами? Если мы хотим отсюда выбраться, это представляет отнюдь не академический интерес. А я гарантирую, что, когда я закончу свой рассказ о Визерсе, вам очень захочется отсюда выбраться, полковник.

– Не помню, чтобы я называл тебе свое звание, – заметил Риттер.

– Считай это удачной догадкой. – На этот раз темнота не помешала мне увидеть фирменную насмешливую гримасу Холдена. – Впрочем, вернемся к нашим генералам. Точнее, к вашим. Есть три фактора, которые делают Визерса очень опасным человеком. Во-первых, он идеалист. Во-вторых, он привык мыслить глобально. И в-третьих, оно и самое очевидное, он – генерал СБА, а это значит, что он располагает определенными средствами для того, чтобы воплощать свои планы в жизнь.

– Это тоже не новость, – сказал Риттер.

– Понимаю. Но я все это рассказываю, чтобы вы всерьез восприняли то, что я расскажу вам дальше. Подготавливаю почву, в которую упадут семена моей откровенности, так сказать.

– Шеф, а давайте я выстрелю ему в ногу? – предложил Боб.

– Заманчивая мысль, – согласился Риттер. – Пожалуй, я буду иметь ее в виду.

– У Визерса есть идея фикс, – сказал Холден.

– Он хочет выиграть войну для Альянса?

– Нет. Он хочет спасти человечество. По крайней мере ту его часть, которую представляет Альянс.

– Разве это не одно и то же?

– Нет.

– Но ведь война уже началась.

– Визерс считает, что он может ее прекратить.

– Не выигрывая?

– Да.

– Несмотря на нынешнюю эскалацию и то, что Гегемония вступила в конфликт?

– Да.

– И он может?

– Сейчас по законам жанра мне следует взять театральную паузу, которая будет наполнена внутренним напряжением момента, – сказал Холден. – Но я отвечу без паузы. Да, он может. И вы обязаны его остановить.

Смешок у Боба вышел несколько натянутый, но ввиду очевидной абсурдности заявления Холдена это было вполне объяснимо.

Риттер молчал. Я пытался прикинуть, что же произошло. То ли Холден сошел с ума во время заключения, но это странно, так как заключение его было недолгим, то ли его крыша окончательно уехала пару минут назад, пока мы сидели в темноте и неизвестности и ждали, что потолок вот-вот обрушится на наши головы, то ли он просто издевается. Ни один из рассмотренных вариантов не показался мне правдоподобным, и тогда я задал вопрос, который, как я думаю, волновал троих из четверых здесь присутствующих: