Ученица чародея - Галина Манукян

– О, Мадонна! Затянуло! Черт побери, видели, как его затянуло?!

– Куда?! Не плывите за ним. Там демон, мамой клянусь, демон! Мадам Тэйра! Мадам Тэйра!

Дрожа от волнения, я подскочила. На берегу столпились Огюстен и разбойники. Этьена нигде не было видно… От центра озера расходились круги.

Мое сердце рухнуло куда-то в желудок. Этого не может быть! Только не он! Как безумная, я ринулась к озеру и закричала:

– Этьен!

Никто не отозвался. Мордовороты мадам качали головами, крестились и чертыхались:

– Черт, прямо под воду ушел… Видел тварюгу, что его затащила? Демон, то был демон. И какого черта слепой плавать взялся?! Святой Франциск, потонул парень! А, может, выплывет еще…

– Этьен! – металась я по берегу. Если б я умела плавать!

Побледневший Огюстен начал стягивать рубаху. Мадам Тэйра подоспела, когда он сделал шаг в воду:

– Стой! – она преградила ему дорогу и рявкнула мне. – Абели, представляй что хочешь, но тяни Тити на берег. И молись! Молись!

Сама она выставила перед собой кисти с растопыренными пальцами, ее лицо заострилось, глаза сверкнули. Я тоже протянула руки и вообразила, что из моих ладоней взметнулись к центру озера воздушные вихри. Едва зажмурилась и будто на самом деле увидела погружающегося ко дну Этьена. Я тотчас окрутила его белесыми вихрями, словно канатами, и дернула к себе. Ничего не вышло – Этьена засасывало вглубь страшное, вибрирующее чернильное пятно. Я так четко рассмотрела его, так сильно прочувствовала обволакивающий любимого колкий мрак, что содрогнулась. Но ничто, даже сам дьявол не заставил бы меня отступиться. Я стиснула зубы и принялась насыщать искристыми белыми лучами воздушные петли, которыми опутала Этьена. Дымные щупальца мрака отскакивали с шипением, стоило ткнуть их светом, но тут же изворачивались и присасывались вновь к рукам и ногам. Я забормотала, концентрируя внимание на Этьене:

– Sequens exorcismus recitari…[3]

Его безжизненно плавающее тело поддалось и слегка потянулось наверх. Я открыла глаза. По аквамариновой глади озера пошла рябь. Я произносила слова молитвы, по прихоти аббатисы выученной мной еще в монастыре, все громче и громче, пока не взревела, словно ураган. Никто, даже я сама не ожидала, что умею кричать так трубно и раскатисто.

– Anima autem mea exsultabit in Domino…[4]

И скоро вздыбились волны, налились свинцовой серостью, вспениваясь по краям, словно не озеро было перед нами, а разбушевавшийся океан. И когда мы вместе с мадам Тэйра провозгласили громкими голосами:

– In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen![5]

Пучина извергла к нашим ногам бездыханного Этьена. Несколько разбойников и Огюстен тотчас подхватили его и оттащили подальше от воды в заросли. Чернильное пятно всплыло в центре озера и угрожающе зашевелилось, поднимаясь плотной завесой дыма над поверхностью. Сдвинув брови, я выплеснула из себя пылающий белый огонь, метнув светом в дьявольское пятно. Мадам Тэйра добавила. Пятно вспухло, взвыло и тут же исчезло под водой.

Я услышала рядом облегченный вздох прабабки, но, даже не взглянув на нее, бросилась к Этьену. Под древней кряжистой сосной его пытался откачать Огюстен. Я упала на колени рядом, не зная чем теперь помочь, только повторяя:

– Спаси его, Господи! Спаси! Умоляю!

И вдруг кадык и грудь Этьена заходили ходуном, из посиневших губ выплеснулась струйка. Огюстен повернул его на бок, и Этьена вывернуло – вода, не позволяющая дышать, излилась на камни и землю. Этьен долго кашлял и плевался, пока наконец не откинулся в изнеможении на траву. Я подсунула ему под голову свернутый плащ. У Этьена, бледного, как сама смерть, похоже, не было сил даже открыть глаза. Склонившись над ним, я сжимала его руку:

– Хороший мой, хороший! Только не умирай, слышишь? Пожалуйста! Ты мне нужен. Я не смогу без тебя…

Этьен приподнял голову и, медленно раскрывая веки, прохрипел:

– Абели, помоги мне!

Пораженная, я увидела его глаза – они больше не были белыми, черные точки зрачков окружали прозрачные аквамариновые радужки.

– Конечно, конечно, помогу. Я с тобой, Этьен! – выдохнула я. – Ты видишь меня?

Он ничего не ответил, его взгляд затуманился, и голубые радужки затянула чернильная муть. Голова его запрокинулась, и он потерял сознание.

Ком стал поперек горла, накатила внезапная слабость, захотелось лечь рядом с Этьеном и забыться, но я не могла, никак не могла расслабиться и выпустить из рук холодную ладонь.

– Он не умер, – сочувственно произнес Огюстен. – Успокойтесь, мадемуазель, он дышит.

– Спасибо, что спасли его, – прошептала я, глотая слезы. – Вы так добры, мсьё Марешаль.

– Так сделал бы любой, – смутился он. – Хотите воды?

– Не знаю.

Я всматривалась в лицо Этьена, с жадностью и страхом ловя каждый вдох и выдох, наблюдая, как шевелятся ноздри, и вздымается еле заметно грудь. Ну, что я за целитель, если не знаю, что делать в таких случаях?! Как спасать того, кто едва не утонул? Воистину проще было испытывать боли самой, чем тревожиться за любимого, не понимая, чем ему помочь.

– Он потерял силы, но скоро придет в себя, вот увидите! – Огюстен протянул мне флягу.

– Не нравится мне все это, – проскрежетала над самым ухом мадам Тэйра. – Глаза его видела?

Мадам Тэйра с прищуром посмотрела на озеро, которое вновь охватила обманчивая безмятежность, на горы, застывшие в зеленом величии и скомандовала голосом полкового командира:

– Ребята! Парня уложите на плащ. Уходим. Не думаю, что нечисть на этом успокоится.

– Ему бы отдохнуть… – начал было Огюстен, но старуха буркнула:

– На том свете отлежится. Кому не понятно?!

Бандитам уже все было понятно, и мы тронулись в путь.

Прабабка взобралась на козла и сказала мне озабоченно:

– Отчего-то имя проклятого Годфруа так и просится на язык… Как бы не обошлось без него! Возможно, вызвал демона, и ему, и Тити знакомого… Хотя зачем сына топить? Ох, – она нахмурилась, – помяни мое слово, этот мрак нам еще аукнется…

* * *

Мы продвигались по горному лесу быстро и молча. Нет, никто не гнался следом – ни люди, ни демоны, но каждый в нашем отряде спешил и был сосредоточен, будто чувствовал или боялся почувствовать за спиной огромный, высасывающий душу сгусток мрака. Даже животные вели себя иначе. Лошади настороженно подрагивали ушами, чуть слышно недовольно фыркали, а козел то и дело вытягивал увенчанную рогами голову, опасливо принюхиваясь и потряхивая бородой.