Трагедия Цусимы - Владимир Семенов

Странно было видеть, как этот человек, только что смело глядевший в лицо смерти, вдруг потупил вспыхнувшие радостью глаза и не то смущенно, не то недоверчиво промолвил: «Это… уж как начальство…»

Я даже рассердился.

— Какое начальство? Пойми ты, рыбья голова, что по статуту заслужил! Тут ни командир, ни я — ничего не смеем! Начальство не даст — до самого Царя дойти можешь! По закону требовать!..

Кругом все примолкли, поглядывая не то с любопытством, не то с недоверием… Кажется, они впервые услышали, что закон выше воли начальства… Я поспешно прошел дальше, сам недоумевая, что сделал неожиданно вырвавшейся фразой: поддержал или подорвал дисциплину?..

Около 3 ч. дня легли курсом SO 62°. Крейсера держались левее броненосцев, в расстоянии от них 15–20 кабельтовых, вне сферы действия случайных перелетов неприятельских снарядов. Шли средним ходом, а иногда, чтобы не обгонять главные силы, вынуждены были давать даже малый.

В начале 4-го часа пополудни стрельба прекратилась вовсе. Главные силы японцев, держась позади нашего правого траверза, удалились на такую дистанцию, что над горизонтом были видны только их трубы, мостики и возвышенные надстройки. Что это значило? Может быть, они исправляли полученные повреждения?.. Во всяком случае, мы, при 12–13 узлах, заметно уходили вперед. Дорога была свободна… Если бы только наши броненосцы могли развить на деле ту скорость, которая значилась за ними по данным справочной книжки!..

По сигналу с «Цесаревича» команде дали ужинать.

Наша колонна сблизилась с колонной броненосцев. Начались переговоры флажками (ручной семафор). Спрашивали соседей и приятелей: что и как? Ответы получались утешительные.

— Кажется, посчастливилось!.. — не удержался было один из самых молодых…

Но его сейчас же резко остановили: моряки еще суевернее охотников и пуще всего боятся «сглазу».

Между тем японцы, оправившись и сделав свои дела (какие? — кто их знает…), опять начали нагонять нас.

В 4 ч. 15 мин. расстояние было 51 кабельтов.

В 4 ч. 40 мин. — 47 кабельтовых.

В 4 ч. 45 мин. вновь завязался бой.

Так как крейсера оказались в области перелетов, им было приказано отойти от броненосцев на прежнюю дистанцию — 20 кабельтовых. Мы повернули «все вдруг» на 4° R влево, а затем, удалившись на указанное расстояние, опять легли на эскадренный курс и в течение 1 '/2 часа были только свидетелями боя, не принимая в нем непосредственного участия.

Японские крейсера, не только старые, но и три «собачки» («Иосино» к этому времени уже не существовал.), и два броненосных (как казалось — «Асама» и «Якумо») тоже держались в стороне, словно выжидая исхода поединка главных сил. Старые с «Чин-Иеном» во главе смутно виднелись на N, а остальные — на SW.

По-моему, за весь день это был промежуток времени самый тяжелый: сложа руки смотреть, как другие дерутся!..

Надо заметить, что японские снаряды при разрыве давали целые облака дыму — зеленовато-бурого или черного. Каждое их попадание не только было отчетливо видно, но в первый момент производило впечатление катастрофы. Наоборот — только в бинокль, да и то с большим трудом, можно было различить легкое прозрачное облачко, которым сопровождался разрыв нашего, удачно попавшего, снаряда, снаряженного пироксилином или бездымным порохом.

Это обстоятельство особенно удручающе действовало на массу команды, мало знакомой с техникой артиллерийского дела.

— Наших-то как жарят!.. А им хоть бы што!.. Словно заговоренные!.. Отступилась Царица Небесная!.. — то тут, то там слышались скорбные замечания.

Все бинокли, все зрительные трубы были пущены в оборот; всем наблюдателям было приказано о всяком замеченном попадании наших снарядов в японские корабли сообщать громко, во всеуслышание…

— Нечего на своих-то глаза таращить! Без потерь нельзя! На то и война! Ты на «него» смотри! «Ему» тоже круто приходится! Чья возьмет — воля Божия! — говорил я, обходя батареи.

Однако настроение становилось все более и более мрачным… Не скажу, чтобы оно грозило паникой. Нет. До этого было далеко. Люди были хорошо обстреляны, полны решимости драться до последнего. Чувствовалось только, что все они поглощены тревожной думой: «Выдержат ли наши?..» — Сомнение… А в бою сомнение — это уж нехорошо…

Между тем, непрерывно наблюдая за боем в бинокль Цейсса, оценивая достоинство стрельбы по перелетам и недолетам, я не мог не признать, что наши комендоры действовали, во всяком случае, не хуже японских. Мне казалось даже, что наша стрельба выдержаннее и строже корректируется, а при таких условиях, особенно принимая во внимание возможность возобновления боя назавтра, — на нашей стороне было преимущество в сохранении боевых припасов. Мне казалось, что иногда японцы слишком горячатся, что они «зря бросают снаряды»…

По мере развития боя, сопровождавшегося уменьшением дистанции, конечно, не могло не сказаться одно весьма важное преимущество неприятеля — полное наличие его средней и мелкой артиллерии, тогда как у нас добрая треть 6-дюймовок, 75-миллиметровых и вся мелочь остались на сухопутном фронте Порт-Артура…

Еще, чего нельзя отрицать, счастье, удача — были на их стороне…

Наибольшую силу своего огня они, разумеется, сосредоточили на флагманских броненосцах.

Немало снарядов угодило в трубы «Цесаревича» (эти попадания были особенно хорошо видны).

В 5 ч. 5 мин. у «Пересвета» была сбита грот-стеньга почти на половине высоты, а в 5 ч. 8 мин. у него же сбита верхушка. фор-стеньги…(Читатели увидят впоследствии, какую роковую роль сыграли эти сбитые стеньги, лишившие «Пересвет» возможности делать сигналы.) Повреждение ничтожное, но всем видимое. Снаряд, сбивший верхушку стеньги, это был, конечно, чудовищный перелет, совсем плохой выстрел… Плохой, но счастливый…

Около того же времени на «Полтаве» перебило найтовы стоймя поставленной между трубами стрелы для подъема шлюпок, и она с грохотом рухнула на левый борт… Тоже пустяки. Даже повреждением назвать нельзя, так как при подъеме шлюпок стрела нарочно ставится в такое положение. А со стороны — впечатление громадное…

В 5 ч. 50 мин. вечера «Цесаревич» неожиданно круто бросился влево и так накренился, что по крейсеру пронесся крик, напомнивший мне момент гибели «Петропавловска»… Казалось, он переворачивается…(Крен получился оттого, что японский снаряд, удачно попавший в самую боевую рубку, все в ней разрушил, всех перебил, причем никем не управляемый и к тому же поврежденный рулевой привод положил руль «на борт», а от внезапного положения руля «на борт» броненосец получал крен до 12°.)

По счастью, это только казалось… На несколько мгновений я, да, кажется, и все окружающие, забыли и о себе, и о «Диане»… Вся жизнь, все силы души перешли в зрение, были прикованы к наблюдению за тем, что происходило в среде броненосного отряда…

«Ретвизан», первоначально последовавший за «Цесаревичем», тотчас же увидел, что это выход из строя из-за повреждения, и повернул обратно не только на старый курс, но даже на сближение с японцами. Казалось, он хочет таранить неприятеля.