Бабье лето - Мария Метлицкая

– Все нормально, Тань. Мы же взрослые люди. Такое иногда случается. – А потом пошутил, как ему казалось, очень смешно: – Ну, бойцы вспоминают ушедшие дни, или мушкетеры двадцать лет спустя.

Она шутку не приняла и долго молча смотрела на него. Потом опять плакала и читала ему стихи, он уже почти ничего не слышал, проваливаясь в тяжелый, душный сон. Она разбудила его и попросила:

– Не спи, ну, пожалуйста, не спи. Такая ночь!

– Какая? – не понял он. – Обычная ночь, Танюш. Только очень душная.

– Я знаю. Ты специально, – снова обиделась она.

«Поспать мне сегодня не судьба», – подумал он, сел в кровати и стряхнул остатки неудавшегося сна.

– Я покурю? – спросил он.

Она кивнула и печально проговорила:

– Жаль, а жизнь прошла.

– Прошла? – удивился он.

Вот здесь он был с ней категорически не согласен.

– Что ты, Танечка, жизнь прекрасна, – уверил он ее. – И столько всего еще будет!

Она медленно покачала головой.

– Может, поспим, а, Танюш?

Она посмотрела на него долгим взглядом и сказала:

– Поспи, конечно, Андрюш, поспи.

Он заснул мгновенно, а она еще долго сидела на краю кровати в позе лотоса, слегка раскачиваясь, и смотрела на него, и вытирала ладонью слезы.

За окном светало и тревожно пела какая-то птица. Он проснулся от звука звякающей посуды. Старуха опять что-то требовательно выговаривала Тане. Разговор шел на повышенных тонах.

Он быстро встал с кровати, натянул джинсы и майку и тихо, стараясь не скрипеть рассохшимися половицами в коридоре, вышел на улицу. На крыльце он глубоко вздохнул, потянулся и быстро пошел к калитке. Вдоль дорожки стеной стояли растрепанные пионы. Он сел в машину, включил кондиционер, на минуту откинулся на подголовник и завел движок. Машина плавно взяла с места. Он ехал по почти пустой Ленинградке и слушал радио. Джо Дассен пел о несчастной любви. Он щелкнул пультом на другую радиостанцию. «Хватит приветов из прошлого», – подумал он. И еще он подумал о том, что сейчас приедет в свою квартиру, где, слава богу, никого нет и не будет еще две недели – жена с дочкой отдыхали в Испании. Вот сейчас приедет и пойдет в душ. Хотя нет, пожалуй, залезет в джакузи. Потом сварит себе в кофемашине настоящий двойной эспрессо. И в квартире будет тихо и прохладно, и чуть слышно будет гудеть кондиционер. И он задернет в спальне плотные шторы и крепко уснет на прохладной шелковой простыне. А вечером, придя в себя и выспавшись, позвонит Марьяне – чудная девочка, прелесть просто. Двадцать пять лет. Балерина из Большого. Свежая, как раннее утро, и наивная, как цветок. Хотя нет, конечно, прикидывается. Где они сейчас, эти наивные? Ну да какая разница. Все равно ему будет с ней легко и приятно. Они зайдут в какой-нибудь кабачок, съедят холодный и острый гаспачо, а потом… Ну ясное дело, что будет потом.

У метро «Динамо» он притормозил у «Евросети». Они только что открылись. Зашел и купил новую симку, открыл заднюю панель телефона, вынув старую, легко сломал ее и выбросил в окно. Два крошечных легких кусочка пластика желтыми лепестками улетели в никуда. Он вставил новую карту, завел мотор и, напевая что-то из «Аббы», продолжил свой путь. На душе у него было легко и спокойно. «Довольно рефлексий», – подумал он. И Бог ему судья.

Всему свое время. В каждой судьбе, как говорила она, и печали, и радости – поровну. Почти.

Эта безумная Симка появилась в нашем доме года три спустя после всеобщего заселения. Кооператив наш считался блатным и престижным, в хорошем тихом месте, у большого старинного и, естественно, заброшенного парка – бывшей графской усадьбы. Контингент в основном был достаточно однороден – молодые ребята с маленькими детьми из обеспеченных и приличных семей. Квартиры были построены нашими родителями, по горло насытившимися житьем с молодыми и их народившимися детьми. Трем поколениям вместе было уже трудновато. Да и дело это было вполне доступное и несложное в те годы – не чета времени нынешнему, когда отделить уже взрослых детей для основной массы обычного люда стало чем-то недоступным и даже фантастическим.

Мы были молодыми и счастливыми, слегка одуревшими от свалившегося на нас счастья – просторные кухни, собственные спальни, отдельные детские, а главное – полная самостийность и свобода. Часов до трех ночи хлопали двери – мы бегали в гости друг к другу. По любому поводу – посмотреть обои, новую детскую кушетку, только что купленные шторы. Хотя и повод особенно не был нужен – просто расслабиться, потрепаться, перекурить очередную сплетню – сил на все это тогда еще было предостаточно. Дружили все и со всеми, это потом, спустя некоторое время, начались интриги и сплетни, кто-то с кем-то переругался, кто-то перестал общаться, поняв, что бывают просто чужие тебе люди. В общем, после дрязг и распрей все постепенно встало на свои места, и уже образовались прочные дружеские союзы по интересам и общности духа. Словом, те, что, скорее всего, до конца жизни.

Итак, Симка возникла в нашем «курятнике» на детской площадке, где в песочнице копошились наши дети, а мы чуть поодаль тренировались в остроумии и делились основательным, как нам казалось тогда, багажом жизненного опыта.

Она чуть притормозила, цепко оглядев нашу компанию, и уверенно направилась к нам – тощая, слегка пучеглазая, с небрежным хвостом на затылке, в затертых джинсах и какой-то невнятной старой куртешке. За руку она держала маленькую девочку лет трех, а за ней шествовали два подростка лет по четырнадцать, оба красавца – брюнет и блондин. Решительно подрулила к нам и представилась.

Мы приняли ее настороженно и, пожалуй, не слишком дружелюбно. Но через несколько минут уже молчали все – говорила одна Симка. Солировала она без остановки минут сорок. За это время она нам рассказала, по-моему, все про всю свою жизнь. Про то, что воспитывал ее отец, а позже – недобрая мачеха, поскольку родная мать бросила ее еще в раннем детстве, про три своих не очень удачных брака, про своих детей – старшего сына от первого брака, с чьим отцом она разошлась по причине его мужской слабости, про второго мужа – вдовца с ребенком, выпивоху и гуляку, и про то, как после их развода сын ее второго мужа отказался жить с родным отцом, а она, Симка, усыновила и полюбила его накрепко, сразу всем сердцем, и считает своим вторым сыном. И также про третьего мужа, Пузана, как неуважительно назвала его она. Сказав еще пренебрежительно, что мужичок он так себе, но жить-то надо, на шее-то два подростка, да вот еще и девочку родила. От него, от Пузана, да нет, не от любви, но не аборт же делать – грех-то какой.

Трещала она как пулемет с нескончаемой лентой, громко смеялась, закидывая голову назад и показывая крупные, ровные, белые зубы. Мы были слегка обескуражены: во-первых, такая решительно никому не нужная откровенность, во-вторых, какие уж там манеры – абсолютная, даже слегка шокирующая простота. Да и вообще чудная какая-то, малость чокнутая тетка, которая к тому же была старше нас лет на десять.