Как я съел асфальт - Алексей Швецов

– Но я вообще… я вообще не знаю, как ее держать, – растерялся Саша.

Саша не хотел отказывать Оле, но отчетливо понимал, что он и гитара несовместимы, как женщина и двигатель внутреннего сгорания.

– Возьми свои эти… как их? Мараканы?

– Маракасы, – исправил Саша.

– Вот-вот. Их и возьми.

– Ну, разве что на маракасах подыграть… – задумчиво проговорил Саша.

– Подыграй, не будь букой. Ведь ты же музыкант!

После этих слов в Саше взыграла профессиональная гордость:

– О чем речь? Конечно.

Тогда была осень. Но не такая, как теперь, сухая и ранняя, а дождливая и серая, именно серая промозглая осень конца октября. Саша и Оля долго ехали на метро, с двумя пересадками и двумя длительными переходами. А потом Оля вела Сашу какими-то незнакомыми дворами и жуткими подворотнями. Саша уже почти пожалел, что согласился, но, стиснув зубы, шагал за Олей. Шагал, крепко сжимая в руке пакет с завернутыми в газету маракасами.

Низкорослый домишко, притаившийся вдалеке от больших дорог, странным образом напомнил Саше его дом. Дом его родителей в Ейске. Исписанные стены подъезда тоже ничем не отличались от тех стен. От тех стен в Ейске. Те же надписи. Емкие и подчас справедливые. Но встречались и вызывающие надписи, с которыми Саша не мог согласиться. На одной стене большими корявыми буквами было сделано посвящение какому-то Саше, из которого следовало, что тот Саша – осел. Саше не понравилась эта надпись. Он не был согласен с такой формулировкой. Не мог согласиться, не мог принять и отчетливо понял, что даже обиделся за Сашу, которого так несправедливо записали в ослы.

Оля, быстро перебирая ногами, поднялась на второй этаж. Саша последовал за ней.

– Это здесь.

Как-то странно, как-то очень по-заговорщицки прозвучало Олино «это здесь», и тогда Саша четко понял, что они пришли. Оля тут же позвонила в звонок. Звонок отозвался, откликнулся на нажатие Оли и зазвенел. Дверь открылась, и крупная женщина, вся в прическе, сладко проворковала несколько обиженным голосом:

– Ну, наконец-то! Явились! А мы, между прочим, вас ждали.

А еще Сашу сразило знакомое с детства благоухание бесшабашной пьянки. Аромат салатов, соленых огурцов, перегара и табачного дыма… настой из всех этих запахов поверг Сашу в ностальгическую меланхолию. Саша с грустью и особой тоской вспомнил семейные посиделки.

А потом Сашу и Олю усадили за стол, который был завален грязной посудой. Но никого это не смущало. Совершенно никого не смущало и не трогало. Саше поставили тарелку, и какая-то девушка все время подкладывала в нее салат.

– Правда, вкусно? – спрашивала она время от времени, посматривая на Сашу томным взглядом.

Саше не хотелось ее обижать, и он утвердительно кивал и нахваливал. А Оля ему тихо шепнула, что это и есть хозяйка, Наташа, у которой день рождения. Саша внимательнее рассмотрел девушку, и она ему не понравилась. Еще оказалось, что Саша на праздновании дня рождения был единственным мужчиной.

А потом все пили. Долго и много пили. Саша отчетливо почувствовал, что у него начинает жутко раскалываться голова. Девушки, женщины и все присутствующие дамы пытались разговаривать. Причем делали они это одновременно, и, как казалось Саше, не слушая друг друга, а только что-то доказывая. При этом они умудрялись горячо спорить, создавая весь этот многоголосый гул. Саша, чтобы привести мысли в порядок, старался не слушать женщин, а еще старался налегать на водку.

Он курил, пил водку, закусывал салатом, которым его без устали снабжала хлебосольная Наташа, и ждал. Ждал, когда придет его черед показать свое музыкальное мастерство.

Наконец за дальним концом стола прекратили спорить. Спор смолк, но три девушки, сидевшие там, начали тихонечко подвывать. Саша нагнулся к Оле и спросил:

– Чего это они?

А Оля махнула рукой.

– Может, случилось чего? – настаивал Саша, которого выпитое спиртное толкало на совершение добрых дел и правильных поступков.

– Поют они так, – отмахнулась от Саши Оля, спорившая о диете с той самой крупной дамой, что открыла им с Сашей дверь.

Вскоре запели все. Нестройные голоса вспыхивали очагами то тут, то там. Пели девушки так же, как и разговаривали. Пели разные песни, стараясь перекричать друг друга. Тогда Оля взяла на себя роль художественного руководителя:

– Погодите, девки. Сейчас будет аккомпанемент.

Проговорив это и добившись относительной тишины, Оля сделала Саше знак, и он пошел в прихожую за маракасами. А когда вернулся, все дружно зааплодировали.

Сначала Саша очень старался. Он боялся играть не в том ритме, боялся сбиться. Он волновался и переживал. Но вскоре отчетливо почувствовал, четко и твердо понял, что никто из присутствующих в музыке не разбирается и таких тонких ценителей чистого звука, как Саша, здесь тоже не было. И он просто тряс маракасами. Тряс неистово и старательно. А все продолжали петь. Особенно громко пела Наташа. У нее был особенно визгливый и на редкость неприятный голос. А пела она громко и посматривала на Сашу.

– Какой ты молодец, – шептала Оля в минуты перекура. – Ты действительно классный музыкант.

А Саша, преисполненный собственной значимости, самозабвенно играл музыку. Саша играл музыку и не заметил, как все гости разошлись. Точнее, не все, а почти все. Из гостей остался только Саша – и его маракасы.

А понял Саша, что все разошлись, понял отчетливо и совершенно точно осознал только тогда, когда почувствовал, что за его инструменты кто-то схватился сильными руками. Он удивленно открыл глаза, закрытые в минуту экзальтации. За столом, беспорядочно уставленном пустыми приборами, сидели он, Саша, и Наташа.

– Хватит, – попросила Наташа. – Довольно музыки.

Наташа прижалась к Саше всем телом и жарко задышала в его лицо водочно-огуречным духом. А Саша не хотел этого. Не хотел ничего, он хотел оказаться сейчас далеко отсюда. Оказаться в Гешиной комнате, в их с Олей квартире. А потом Саша вспомнил Олино коварство, из-за которого оказался в такой ситуации. И тогда ему захотелось оказаться еще дальше. Саша безумно захотел вернуться в Ейск. И вернуться туда в то самое время, когда бабушка пекла блинчики, а он, обжигаясь, хватал их руками и, дуя, отправлял в рот. Тогда было очень горячо, но очень вкусно. А сейчас Саша понимал, что ему становится горячо, даже очень горячо, как от тех блинчиков, но совсем не вкусно. Бабушкины блинчики были намного вкуснее поцелуев Наташи.

– Подожди, подожди! Я не могу так сразу… – попытался он отбиться от навязчивых ласк хозяйки дома. – Мы так мало друг друга знаем…

– Как? – удивилась Наташа. – Мы уже так давно знакомы. Мы уже так много друг о друге знаем…

Наташа пьяно заулыбалась слюнявыми губами и запустила свою когтистую руку под его рубашку. Грудь Саши затрепетала, но затрепетала не от страсти, а от страха. От жуткого страха, что он останется здесь на всю жизнь. Навсегда!