Хуш. Роман одной недели - Ильдар Абузяров

Моя тогдашняя временная подруга, комментируя этот сюжет, сказала: «Ничего удивительного, женщины просто более любопытны, чем мужчины». После этого комментария я с ней расстался. Навсегда.

Для меня женщины – святые существа, а любопытные женщины – существа дьявольские. А кто такие манекены – мужчины или женщины? Есть ли у них эмпатия? Голые или в фартуках, они смотрят на меня с бездонной печалью в глазах.

Я шел по пересекающимся и непересекающимся параллелям и думал, что меня, как куклу, дергают за нити судьбы. Дергают, начиная с пуповины матери, и что эти нитки сейчас, как скрестившиеся улицы. Я шел и думал: не ради ли абсолютной свободы я собираюсь совершить теракт? Не для того ли, чтобы проверить: а есть ли она – это абсолютная свобода?

Но в отличие от Раскольникова, которого мы проходили в десятом классе, я не собирался переступить. Наоборот, я хотел, чтобы все было по воле Всевышнего, потому то больше всего меня интересовало – а есть ли он, мой Всевышний Демиург, и все ли осуществляется по его закону?

И мне очень интересно, к чему может привести его высшая воля, чем все это может закончиться. Одно из двух, думаю я. Либо все сорвется в последний момент – и мы несвободны. Либо, если теракт состоится, то мы свободны в своем выборе. Потому что ни одна религия мира не может одобрить такое зверство, как убийство детей.

5

Погревшись в метро, я вышел на промозглый ветер. Передернув плечами как затвором, засунул руки в карманы, будто вставил обойму в автоматическую винтовку, и пошел вдоль улицы.

Идеально проложенные линии, словно прошитая на машинке швейная строчка, как протянутые телефонные провода или линии электропередачи. Я пошел по своему обычному мистическому маршруту мимо Петропавловки к рынку, чтобы сесть там на трамвай и отправиться на службу. Навстречу мне попались уличные музыканты, что совсем не умели играть, однако бренчали и пиликали.

Я до сих пор вспоминаю одного электрика, что приходил в общагу чинить телефон и электричество. Он носил инструменты в футляре из-под виолончели, чтобы выглядеть интеллигентно. Но это ему не помогло. Он часами резал и соединял провода, будто настраивал свою виолончель. А девушкам он говорил, что может починить даже швейные машинки.

И все ждал, что у одной из девушек окажется швейная машинка и она пригласит его на чай. Такой у него был план. Ведь швейная машинка, как и чай, – всего лишь предлог. Мне кажется, он специально тянул у меня резину, ожидая, когда ко мне заглянет кто-нибудь из соседок. Или ему не хотелось оставаться одному. Девочки в общаге занимались тем, что шили на продажу прихватки и кукол-баб на чайники. Он все ждал, что кто-нибудь войдет и прихватит его.

Но этот единственный пришедший ему в голову план выяснить, кому из баб он приглянулся, почему-то не работал. Порой он даже думал, что женщины в наше время уже не вышивают крестиком. А потом однажды, за нарушение инструкции и техники безопасности, угодил в «Кресты» и там сгинул.

А что такое техника безопасности в этом городе, думаю я, когда трамвай словно не идет, а плывет по заиндевевшим рельсам и вроде все катится по колее, но в любой момент может соскочить и сорваться? И ты толком не знаешь, куда ты приедешь и сломаешь ли ногу. Не знаешь, что с тобой будет в следующую секунду. Недаром в этом городе так много психов и чудиков.

6

Одна моя знакомая официантка говорила: в этой работе, как и в любой другой, есть свои сложности и радости. Из радостей – наблюдать за людьми и предметами. Упал нож – придет мужчина, упала вилка – женщина. И тому, и другой подай столовый прибор. Всего лишь прибор, которым можно как убить, так и осчастливить. Все в этом мире – всего лишь инструмент, прибор. И мы тоже, говорила она. Главное правило нашего кафе – «улыбаемся и машем всем», говорила официантка. И больше сказать нечего. Люди разные бывают, но это правило подходит для всех идеально. Что бы ни происходило, «улыбаемся и машем». Кому-то улыбнешься – улыбается в ответ, а кто-то пугается и начинает нервничать, и тогда ты начинаешь обмахивать его полотенцем, – так она мне объясняла.

Меня же до сих пор мучает вопрос: неужели Ляля добровольно стала официанткой-нянькой для сто восьмых? Для этих впавших в старческо-детский маразм и беспомощность бомжей. Хотя вполне по своему статусу могла бы нигде не работать. А я, уже хлебнувший свободы, не мог и не хотел нигде работать. И, думаю, уже никогда не смогу. Более того, я презираю всякие подобные виды работ…

Утром следующего дня после встречи с девушкой из «Эрмитажа» я попал в мечеть. Я шел по улице все еще, кажется, в наркотическом опьянении. Я не знал, кого благодарить и куда идти еще, и совершенно случайно выбрел к мечети, где и встретил ребят. Азама, Хатима, Баталя и Дженга. Благодаря этой встрече я поступил в техноложку и получил крышу над головой. Случилось это все, как я выяснил позже, в Ночь Предопределения, в благословенный месяц рамадан. Поистине, Всевышний открывает большие возможности перед ставшим на его путь.

1

По уставу дворникам полагалось денно и нощно следить, чтобы по тротуарам не возили тележки, не носили громоздких вещей и покойников, чтобы по улицам не бегали своры собак, а курильщики не чадили напротив окон добропорядочных граждан своими папиросами и сигарами, похожими на трубы заводов и фабрик.

А зимой жизнь для Юсуфа значительно усложнялась хотя бы потому, что снег тяжелее пыли. К тому же зимой приходилось не только засыпать песком лед и ямы, сравнивать ухабы на тротуаре и проезжей части улицы, но еще и сбивать с крыш сосульки.

Как особое издевательство Юсуф воспринимал указание не пускать на тротуары маляров с красильными кистями, ушатами с белилами и прочим инвентарем. Какой смысл бояться белил, если Главный Маляр к утру делал все вокруг белым-бело своей снежной краской и штукатуркой! И, словно в знак уважения к этому Главному Маляру, сбрасывать снег в каналы запрещалось. Его отвозили на специальные свалки. Юсуф подолгу стоял и смотрел, как снег, тая, превращался в воду, которой и так в этом городе было хоть пруд пруди.

Зимой костер гораздо тяжелее поддерживать, понимал Юсуф, потому что ему самому приходилось часто носить дрова к кострам на Марсовом поле. Их жгли для освещения и обогрева улиц и отпугивания свор голодных собак.

2

Но зима приносила и свои радости. Особенно рождественские и новогодние праздники, когда Питер и Петропавловская крепость украшались праздничной иллюминацией и всевозможными гирляндами.

На большие праздники, на Рождество и Пасху, Юсуф разносил поздравительные конверты городовым и околоточным. Эти деньги выделял домоуправитель Евгений Павлович.

– За что такая большая сумма?! – возмущался Юсуф. – Ведь за просто так получается! – Ему таких чаевых за полгода не заработать. А на учебу деньги ой как нужны!

– Не носить нельзя, – пояснил Сафар-ага. – Нас же потом штрафами замучают. То тротуар песком не посыпал, то сосульки не сбиты и снег с крыши не убран, то помойная яма не вычищена. Да мало ли к чему можно придраться и наговорить!