Золотое дело - Сергей Булыга

Ну да как это почему, сердито подумал Маркел, пришёл его срок, вот и приедет. А раньше он сюда, на Великое Мольбище, никогда не приезжал, Маркел видел его только у него в городе, в Сумт-Воше, пока Лугуй не послушался Сорни-экву. Нельзя было её слушать! Она – баба! Что она может понимать в мужских делах, какой может быть от неё прок?! Её надо убить, думал Маркел, и самому принимать гостей, слушать их вопросы и отвечать на них, и он бы никогда не ошибся, сердито думал Маркел, он бы никогда такую глупость не посоветовал. А она только и знает, что советует! Что она в прошлом году, или уже в позапрошлом, посоветовала Агаю? Да то, что после пришёл Игичей и побил его, и разграбил его стойбища, и рыбные угодья, а после пришли урусуты… А вот, спохватился Маркел, это урусуты те странные люди, вот как их зовут, и эта женщина, которая смотрит на него из огня, это тоже урусутская женщина, вот только что она здесь делает, что высматривает, потом придут урусутские воины, как они уже приходили к Агаю, и всё здесь сожгут и разграбят! Хотя, тут же подумал Маркел, Сенгеповы люди здесь сами всё сожгли, Сорни-эква так велела, так что не пойдут сюда урусутские воины, нечем им здесь будет поживиться, но всё равно нечего урусутской женщине подсматривать и подсчитывать, сколько у нас здесь копий, сколько луков, сколько волшебных бубнов…

Ащ! Маркел встал и затоптал огонь. Видение пропало. Маркел опять лёг на кошму и ещё долго лежал, думал, а потом заснул. Что ему снилось, он не помнил.

А утром пришла Сорни-эква, она была одета в свои обычные простые одежды, и сказала, что ей приснился Чухпелек, он сказал, что старики послали его сказать, что надо готовить пурлахтын и приглашать гостей.

– А что такого случилось, – спросил Маркел, – почему вдруг такая спешка? Ещё не пролетала белая гагара, а мы уже готовимся!

– Старикам лучше знать, – сердито ответила Сорни-эква. – А ещё мне очень не нравится то, что ты стал много спрашивать и мало отвечать. Может, тебя пора убить?

Маркел насупился и ничего на это не ответил. Он встал, взял бубен, надел сетку на лицо и вышел из пещеры на лёд. Небо было затянуто тучами, выл ветер, пуржило. Маркел запел приветственную песню и пел её долго, потому что в этой песне нужно было упомянуть каждого гостя и назвать все подвиги, которые он в своё время совершил, а об этом быстро не расскажешь. Ну да Маркел и не спешил. Закончив песню, он пропел её ещё раз и ещё раз. Ему стало жарко. Он снял шубу и лёг на лёд. Лёд под Маркелом начал плавиться. Вот, это хорошо, думал Маркел, когда старики узнают об этом, им будет радостно. Он подскочил, начал плясать, бить в бубен. Из пещеры выбежали кучкупы и тоже стали плясать и выкрикивать «гай»! Так они плясали долго, пока не упали. Маркел тоже упал, положил бубен себе на грудь и стал призывать стариков не побрезговать их угощением и приходить к ним на пурлахтын. Но старики молчали. А солнце уже давно зашло за край земли, правильней, за Обь, и Маркел пошёл в пещеру.

В пещере было тихо и сумрачно. Сорни-эква сидела за едва теплящимся щовалом и сердито смотрела на Маркела. Маркел опустил голову.

– Ты сегодня плохо пел, – сказала Сорни-эква. – Смотри, не гневи меня!

После встала и ушла. Маркел сел к щовалу и сидел всю ночь, подкладывал щепки в огонь и молчал.

Утром он опять пошёл на реку и весь день пел и плясал, но старики опять не отозвались. И Сорни-эква опять гневалась. И так продолжалось ещё восемь дней.

И только на девятый день, когда Маркел уже совсем отчаялся, старики вдруг едва слышно ответили, что они придут. Это было очень радостно! Маркел поднялся и пошёл, почти что побежал в пещеру.

Пещеру опять было не узнать. Теперь вдоль неё тянулась длинная-предлинная кошма, шагов почти на сто, не меньше, и она вся была уставлена мисками, чашками, дощечками с различными сытными угощениями и хмельным и дурманным питьём. Кучкупы, с босыми ногами, ходили по кошме и разносили миски, а служанки стояли в углу и только смотрели на это, так как женщинам нельзя даже близко приближаться к застолью, приближаться можно только Сорни-экве, потому что так велел Владыка Неба. Мало того, она будет сидеть на самом почётном месте, в середине стола, и все будут на неё смотреть, и делать то, что будет делать она. А пока она стояла возле щовала, наблюдала за кучкупами и недовольно морщилась. Старая она стала, ворчливая, подумал Маркел, надо её убить, наверное, и самим всем заправлять. И разве бы не заправили?

Только Маркел так подумал, как Сорни-эква сразу повернулась к нему. Маркел тут же подумал: Владыка Неба очень любит Сорни-экву, как родную дочь, и никогда не даст её в обиду. Услышав такие его мысли, Сорни-эква сразу успокоилась и повернулась в другую сторону.

А Маркел вышел из пещеры, встал на открытое место, снял рукавицу, выставил вверх палец и начал ждать. Сперва он ничего не чувствовал, а потом стал чувствовать, что к ним со всех сторон едут гости. Одни из них были уже совсем близко, другие ещё совсем далеко. Маркел начал бить в бубен и приплясывать. Потом начал петь. Ветер становился всё сильней, свистел в ушах, мёл снег, мороз обжигал. Но Маркел не закрывался! Маркел стоял прямо, бил в бубен и пел. Из пурги показались олени, Маркел никогда их раньше не видел, или, может, видел, но забыл. Олени тащили нарты, в нартах сидел древний старик. Маркел не помнил, как его зовут, Маркел просто крикнул «О!» и поклонился старику, и перехватил оленей за постромки. Олени встали как вкопанные. Маркел протянул старику руку. Старик её оттолкнул и сам сошёл с нарт, и сам пошёл к пещере. Там, при входе, его встретили кучкупы и проводили дальше. А тем временем из пурги показались ещё одни нарты, тоже запряжённые оленями, потом ещё одни, потом ещё. С нарт сходили старики, а иногда и молодые, и всё это были князья в дорогих шлемах и кольчугах, одни были в крови, другие нет. Никого не нужно было провожать, все хорошо знали дорогу. Маркел уже не подходил к подъезжавшим нартам, а только бил в бубен и восклицал «О!», и гость проходил мимо него к пещере.

И ещё: Маркел никого из них не называл по имени, потому что гость иначе мог подумать, что его здесь забыли, и Маркел теперь напоминает. Ну а если говорить на прямоту, то Маркел и в самом деле многих из них не узнавал, потому что по большей части это были древние старики с почти одинаковыми морщинистыми лицами и тонкими седыми косами, в старых поржавевших шлемах и в таких же поржавевших кольчугах, поверх которых были накинуты длиннополые распахнутые шубы, почти у всех медвежьи. И все держали в руках сабли, как будто готовились к битве. Да, может, они и правы, думал Маркел, глядя на старые заржавленные сабли, кто знает, время нынче неспокойное, женщины рассказывают о разных дурных приметах, о которых говорят в ближних становищах. Да и само время сегодняшней встречи – это разве не дурная примета? Где это такое слыхано, чтобы наши предки собирались на пурлахтын ещё до того, как пролетит белая гагара?!

И только Маркел так подумал, как подъехала простая собачья упряжка, и с неё сошёл Чухпелек. Он тоже был в кольчуге и в шлеме, в распахнутой шубе. Увидев Маркела, он заулыбался и сказал, что рад его видеть.

– А я, – сказал Маркел, – не очень рад, что вижу тебя здесь.