Стеклянные тела - Эрик Аксл Сунд

– И в течение какого-то времени Эдит с Полом весьма интересовались этим.

– А Ванья? Какие, по-твоему, отношения связывают его с ней? В смысле – помимо биологических? Мог ли он, на твой взгляд, увезти ее куда-нибудь?

Исаак казался взволнованным. Глаза бегали.

– По-твоему, мог?

– Я не знаю.

– Вот еще какая штука… – Исаак провел рукой по своим длинным волосам. – После убийства на берегу, и особенно после того, как ты сказал, что Ингу убили, я много думал о Хольгере. В смысле – он знал Ингу и Фабиана Модина, и я думаю, что этого Ханса-Акселя Юнга он тоже знал.

Хуртиг зацепился за эту мысль:

– И каким же образом?

– Я почти уверен, что однажды видел их вместе. Лет пять-шесть назад. Наткнулся на них где-то в городе.

– Всего лишь почти уверен?

– Да, это ведь было давно. Но у меня хорошая память на лица.

Хуртиг поразмыслил. Неужели Хольгер замешан в убийствах? Или он – потенциальная жертва?

Когда Ванья проснулась, у нее все болело. Она была завернута в вязаный плед и лежала на пропахшем пылью матрасе. Наверху горела яркая лампа.

Ванья села и потерла глаза. Прямо перед ней – стол, слева – стенной шкаф и стеллаж с книгами. В дальней стене – закрытая дверь. В углу инструменты. Гитара, бас и штатив микрофона.

Рядом стоял компьютер и столик с микшерным пультом. Множество кабелей аккуратно висели на крючках.

«Что со мной?» – подумала она.

Ванья направлялась домой к Симону; она помнила, как звонила Йенсу Хуртигу.

Потом она столкнулась с Эйстейном, и тот уговорил ее выпить пива в «Келлиз», так как Симон наверняка вышел по какому-нибудь делу.

Потом все было смутно.

Встать на ноги оказалось настоящим испытанием, и Ванье пришлось ухватиться за край стола, чтобы выпрямиться.

Она узнала лежащий на полу персидский ковер. Воспоминание из прошлого. Из детства и жизни без представления о времени. Ковер с фотографии, которую дала Ванье Эдит.

Ванья увидела на столе лист бумаги. Свой собственный текст. Ее реквием.

«И пусть тебя разорвет выбор. Между «Лилией» и Нивсёдером».

Между строчками кто-то вписал ноты.

Внезапно лязгнула открывшаяся дверь.

Ванья дернулась, когда в дверном проеме встал Эйстейн.

– Сядь за стол, – с отвращением сказал он. – Нам надо поговорить.

Ванья послушалась; Эйстейн запер дверь и сел напротив девочки.

Оба молча смотрели друг на друга. Ванья не знала, что говорить, но начинала понемногу понимать, почему оказалась здесь с этим человеком.

Кажется, он нервничал; губы сжаты, глаза бегают. Но было еще что-то в его лице – что-то, на что она не обращала внимания раньше.

Он похож на Хольгера. Такой больной, исхудавший Хольгер.

– Ты должна была умереть, – произнес он наконец. – Ты анахронизм. Сказали, что ты умерла, но вот она ты, сидишь здесь.

Внезапно до нее дошло. Перед ней сидит ее брат. Хольгер – ее отец.

Ее настоящий папа все время бывал у них дома, и вот почему он приходил так часто. Он приходил не затем, чтобы дать денег Эдит и Полу, как она всегда думала. Он сидел у нее в комнате, она гостила у него на каникулах.

Хольгер хотел видеться со своей дочерью.

Хотел видеться с ней.

И вот почему он так пристально рассматривал ее. Спрашивал, как она себя чувствует и как дела в школе. Хольгер тосковал по своей дочери. Ему не хватало ее.

Ванья искоса глянула на Эйстейна и попыталась улыбнуться, но улыбка не вышла. Сосущий страх расползался по телу, но в то же время в груди было щекотно. Ощущение, которого она не переживала уже давно.

Словно в груди взлетало перышко.

То лето, когда ей исполнилось двенадцать. Детский остров. Как-то ночью она уснула под открытым небом.

Надежда. Свобода. Счастье. Она не знала, как назвать это чувство, но оно было там.

– В детстве ты была такой слабой, – сказал Эйстейн, и Ванья увидела, как в его глазах мелькнула усталость – как у Хольгера. – Бледная, почти прозрачная. Руки-веточки, а голова словно отдельно от тела, в любой момент готова оторваться.

Ванья не отвечала, и он взял лежавший на столе листок. Прочитал ее текст, и по лицу расползлась улыбка.

– Смешно, – сказал он. – Ты умерла, когда тебе не было еще года. И все же ты написала вот это. – Он сложил лист пополам и сунул в карман куртки. – Запись готова, и я хочу, чтобы ты ее прослушала.

Эйстейн посмотрел на нее, и Ванья вспомнила звездное небо на шхерах над Детским островом, поджаренный на палочках хлеб и прикосновение босых ног к прохладному спальному мешку. Пряный запах горящих еловых веток.

Она кивнула, и Эйстейн вынул из кармана кассетный плеер.

Ее собственный плеер.

Потом Эйстейн встал из-за стола. Зашел ей за спину и надел на нее наушники.

– Ты сломала мне жизнь, – сказал он. Ванья рассматривала его руки.

Маленькие кровоточащие порезы и грязные ногти. Костлявый указательный палец нажал кнопку, и в ушах зашумело.

Голод.

Запаху в квартире в Эстермальме, где ночевал Хольгер Сандстрём, – смеси мыла и кожи, пыли и дорогой воды после бритья – предстояло через несколько часов вступить в резкий контраст с отдающим железом запахом крови и телесных выделений.

В свой последний час на земле Хольгер думал не о летних месяцах, проведенных в Витваттнете, где он учил детей ловить рыбу на мух, и не о тех минутах, когда он сидел у постельки Эйстейна, читая Библию.

Не о тех моментах, которые, несмотря ни на что, хранили нежное тепло между отцом и сыном.

В дверь постучали; Хольгер почернел лицом, вспомнив, кто должен прийти. Проклятье, подумал он.

На лестничной клетке стоял Пол Юрт, безнадежно задолжавший акционерному обществу «Сандстрём».

Кухонные часы показывали половину двенадцатого ночи, час поздний, и Хольгер сомневался, что Пол вообще появится.

Пол сообщил, что ходит ищет Ванью. Они с Эдит были днем в полиции, заявили об исчезновении девочки, но он просто не может спокойно сидеть дома и ждать.

– И девочка, о которой идет речь, все-таки твоя дочь, – добавил он и спросил, найдется ли у Хольгера выпить. Ему требуется мягкая посадка, потому что бросать пить резко – вредно для здоровья. Дело может кончиться белой горячкой или острой печеночной недостаточностью.