За родом род - Сергей Петрович Багров

из снега, он стал их тщательно вытирать о маслянистые полы фуфайки. Вытер, погрел возле рта, надышав на них островками тепла, и уперся взглядом в надречные елки. Возмущения не было. Непонятно, куда: оно и девалось, опустошив его. В грудь вошло ощущение примиренности с произволом, и стало Борису на всех и на все наплевать.

И в эту минуту, глуша мотором пьяный балдеж, подъехал на стареньком автокране взволнованный Миша. Спрыгнул с подножки — и сразу к Борису. Борис объяснил, что здесь было и что происходит.

Лицо у Федотова потемнело. Стало стыдно за мужиков, налетевших как воронье. Повернув бревнистую шею, он посмотрел на них сверху вниз с неодобрением и досадой.

— Ползают, ровно воши, — сказал в пространство. — А воши и есть! У парня беда. А они к ней, что тебе к сладкому, прилепились. У-у, сосуны!

Сшибая ботинками снег, Миша прошелся по берегу, взъерепенившийся и злой, как кабан, которого рассердили. Остановился. И, вскинув руку, властно пообещал:

— Я вас все-таки подыму! Хватит ползать, как паразиты! Людьми были, людьми будьте! — И поспешил к автокрану. Забрался туда, врубил передачу и, отогнав машину метров на тридцать, поставил ее на дорожный уклон, чтобы фары смотрели на подугорье.

— Готово! — крикнул, включая свет, который брызнул белой рекой, затопляя избитый следами склон с пестревшими там и сям полупьяными ползунами.

Послышались крики, угрозы и матюки. Однако свет, ослепляя глаза, заставил опомниться мужиков. Отяжелев от бутылок, потные, на заплетающихся ногах, они полезли медленно на угор.

Двадцать шесть мужиков. Все знакомые. Один за другим они выбрались на дорогу. С громким пышканьем, точно после тяжелой работы, двинулись было к автобусной дверце. Но Миша встал к ней спиной, загородив им дорогу.

— Успеете, — хмуро сказал. — Сперва от бутылок ослободитесь.

Лесорубы сбились в лохматую кучу, того и гляди создадут толкотню и Федотов в ней затеряется, как в деревьях.

— Не возникай! — посоветовали ему.

Федотов вытянул руку.

— Ставьте туда! — показал на Бориса, сидевшего филином на мешке.

— А ежели не-е?

— Тогда вы его под статью подведете!

Мужики загудели, как осы около пузыря:

— Какую еще статью?!

— Ставьте! — потребовал Миша.

Мужики задвигались, завздыхали. Кто-то уже наклонился, пихая руку за голенище. И вдруг откуда-то из-за спины взвился задорный, с нахальною ноткою, голос:

— Чего, ребята, разели гляделки! Пехай его в яму! Смеле-ей!

Совет был рассчитан на пьяных людей, что — кто-то из них взопалится, подымет руку — тут и пойдет! И придется Федотову или лететь в измолотый снег под обрыв, где разбитые ящики и машина, или, взяв ноги в руки, ретиво бежать, спасаясь от произвола.

Однако никто на голос не отозвался. И стало тихо. До страшного тихо.

Федотов качнулся и сделал отчаянный шаг. Мужики расступились. Остался стоять на его дороге лишь Шура Щуровский, такой же высокий, как Миша, лишь более тонкий и молодой. Рот у Щуровского улыбался отдельно от глаз, смотревших на Мишу холодно и тревожно.

— Что дальше? — спросил он с вызовом забияки.

— Разгружайся, — ответил Федотов.

— А если не буду?

— Будешь!

Шура язвительно выкривил рот:

— Тебе бы в милицию — во бы ты развернулся!

— Шейсят семь лет живем при Советской власти. Пора без милиции обходиться!

— Это как? — осклабился Шура.

— Так! — Миша вытянул руку к Щуровскому. Взял в пальцы пуговку на фуфайке и аккуратно ее расстегнул. Затем расстегнул и другую. Полы фуфайки разъехались, обнажая штаны, окруженные поясом из бутылок.

— Сам сумеешь или помочь? — рука у Миши уверенно потянулась, будто сейчас расстегнет у Щуровского и штаны.

Шура попятился.

— Ладно тебе, — и, подойдя к Борису, стал разгружаться.

Все поставленные к ногам шофера бутылки Федотов считал громко вслух. Закончив считать, объявил:

— Итого: пятнадцать!

После чего повернулся и, закурив папироску, приблизился к мужикам. Те стояли, моргая гляделками, как провинившиеся солдаты перед сержантом, который еще не решил, каким таким способом он их накажет.

Но Миша повел себя непонятно. Показав на раскрытую дверцу автобуса, он разрешил:

— Теперь поезжайте домой.

Ему не поверили, и кто-то за всех решил уточнить:

— Что ли, с вином?

— С вином, — подтвердил безразличным голосом Миша.

— А все же?

Федотов охотно растолковал:

— На кажну голову в среднем кладу по пятнадцать поллитр!

— А после?

— А после дело бухгалтера. Пусть вычитает у вас из получки. Согласны?

Согласных не оказалось. Все зароптали. Один мужичонка топнул даже ногой, выражая этим свое возмущение.

— У меня и всего-то три склянки!

Мужичонку тотчас поддержали:

— У меня хоть и десять, дак что?! Не богач — в полтора дорога отдавать!

— У меня ничего нет. Это не дело-о!

Взбунтовались лесные работники. Никому не хотелось терять из зарплаты рубли. Взбунтовались и тут же задвигались, как соревнуясь между собой, кто скорей опростается от бутылок.

У мешка с макаронами, на котором сидел Борис, вырос стеклянный прилесок. Потеря была не особо великой. Самое большее — ящика полтора. Но Федотов решил, что и этого лишка. И когда его кто-то спросил: «Тепере доволен?» — он обозленно мотнул головой:

— Нет! Не доволен!

Мужики придвинулись к Мише. Заговорили едва не все вместе:

— Ты чего! Думаешь, мы утаили? Коли не веришь — валяй проверяй! Выворачивай, робя, карманы!

Миша ошпаренно покраснел:

— Мои руки еще никого не шмонали. И не будут шмонать, палена!

— Тогда чего ты такой недовольный? — Снова в несколько голосов заговорили мужики. — Может, выпить тебе охота? Так это сей миг!

Кто-то из лесорубов нагнулся