Дорогой Джим - Кристиан Мерк

Брона, пошарив в бардачке в поисках сигарет и не обнаружив пачки, сердито фыркнула.

— Заткнись! — буркнула она. — Я неделями занимаюсь тем, что гоняю из города журналюг и всяких идиотов — охотников за сувенирами. Все они первым делом прутся к отцу Мэллою — а все потому, что одна дублинская газетенка имела глупость упомянуть название нашей церкви. — Брона постучала кулаком по стеклу, чтобы отпугнуть сгрудившихся возле машины овец. — Проблема в том, что наш дорогой отец Мэллой умер месяц назад, упокой, Господи, его душу. И если кто-то что-то ему послал, я это найду. После его смерти я и кое-кто из учениц Фионы убирались у него в доме. Но люди вроде тебя продолжают ехать сюда. Все ищут «правду», видишь ли. Верно?

— Если ты имеешь в виду правду о том, что Фиона с сестрами сделали с Джимом, то да, — не колеблясь ни минуты, ответил Найалл. — И о том, сколько людей действительно были убиты — я хочу сказать, не считая нашего приятеля Томо. — Он почувствовал, что лицо у него горит, как накануне, когда бармен, схватившись за биту, собирался вышибить из него дух. Какого черта! За кого она его принимает?! Разве он не доказал уже, что явился сюда с самыми добрыми намерениями? — Но ведь ты ничего не хочешь знать, верно? А Сара Мак-Доннел? А та, другая девушка из Кенмара — та самая, про которую Рошин слушала по радио? Как насчет них? А что случилось с Ифе? Ее тоже убили — как Фиону с Рошин? Где мне ее искать — на кладбище? Может, подскажешь?

Брона молча повернула ключ в замке зажигания. Подбородок ее вновь уткнулся в воротник форменной куртки. Когда она заговорила, от прежнего дружелюбия в ее голосе не осталось и следа. Не глядя на Найалла, она сунула ему дневник Фионы с таким видом, словно боялась заразиться.

— Я бы пошла на похороны Фионы с Рошин, но, к сожалению, узнала уже слишком поздно… Их уже похоронили. Я убила несколько недель, пытаясь найти почтальона, который их нашел. Да что я тебе рассказываю… разве ты в состоянии понять, каково это — жить тут с тех пор, как все это случилось! Жить в городе, где на одной из улиц по-прежнему стоит «дом убийцы Мойры».

— Десмонд, — подсказал Найалл. Ему вспомнилась сгорбленная фигура старика. Груз вины, который он нес на своих плечах, превратил его в плачущего мальчугана. — После всего этого он словно в воду канул.

— Угу. Так что в следующий раз хорошенько подумай, прежде чем ворошить то, о чем люди хотели бы навсегда забыть, — в сердцах бросила Брона.

Найалл сделал вид, что не услышал угрозы в ее голосе. Порыв ветра бросил в окно соленые капли, слегка прибил на дороге пыль.

— Он мертв, я угадал? Джим, я имею в виду. Просто скажи — это так?

Брона, протянув руку, схватилась за ручку двери возле пассажирского сиденья и толчком распахнула ее.

— Неважно, — отрезала она. И толчком выпихнула Найалла из машины. — Здесь, у нас, воспоминания умирают мучительнее, чем люди, понял?

Парень рухнул в траву. Овцы, словно по ним пальнули дробью, брызнули в разные стороны. Порывшись в кармане, Найалл нащупал обратный билет и подумал, что имеет полное право вернуться домой и навсегда забыть об этой истории. Оскар? Коту наверняка все равно, вернется хозяин или нет. Глядя на опускавшееся за горизонт солнце, он вдруг понял, что не сможет оставить все как есть. И если поторопится, то сможет найти улики, которые подскажут ему, где может быть дневник Рошин — несмотря на весь тот вздор, что наговорила ему Брона.

Где-то, куда отец Мэллой сможет положить на него цветы… так, кажется, написала Фиона?

Пришло время поискать на кладбище.

Подобрав рюкзак, Найалл зашагал по дороге.

Что-то с этими огнями было не так…

Найалл предпочел вернуться в Каслтаунбир другой дорогой — просто на всякий случай, вдруг Брона караулит его, решил он. Дождь наконец перестал моросить, так что он двинулся в сторону города напрямик, через холмы, ориентируясь по еще не успевшему скрыться за горизонт солнцу.

Смеркалось быстро, острые отроги скал торчали из земли, точно чьи-то окостеневшие от холода серые руки, и Найалл, пару раз стукнувшись о них в темноте, сильно расшиб костяшки пальцев.

Наверное, поэтому он был так удивлен, когда вышел на проселочную дорогу и внезапно увидел нечто такое, что на первый взгляд смахивало на тысячи свечей, украсивших праздничный пирог какого-нибудь великана, — целое море огней вдруг выступило из темноты и надвинулось на него. Казалось, весь склон холма охвачен пламенем — но не было ни дыма, ни запаха гари. Огни горели ровно, выхватывая из темноты смутные очертания чего-то такого, что на расстоянии было трудно разобрать. Насколько Найалл помнил, об этом месте ни разу не упоминалось в дневнике Фионы — сориентировавшись, он сообразил, что находится к северу от города, на дороге, что вела в сторону Эйриса.

Добравшись до конца длинной живой изгороди, парень уткнулся в каменную стену — изъеденная временем, исхлестанная дождями каменная кладка казалась древней как мир. Огни, горевшие голодным, темно-багровым светом, кромсали напитанный влагой воздух — над ними повисло облако, которое, казалось, дышит, словно живое. Пальцы Найалла нащупали заржавленную калитку. Он слегка толкнул ее — калитка оказалась заперта. Он неловко попытался заглянуть через нее — и тут же замер как вкопанный.

Вот они. Письма. Известковая глыба была усыпана белыми клочками бумаги… кто-то порвал их — но остатки писем еще не успело унести ветром. Слабого мигания мобильника оказалось достаточно, чтобы разобрать надпись, — это старое кладбище Святого Финнеаса, кто бы он там ни был, этот святой. Окинув взглядом дорогу и не обнаружив ни души, Найалл принялся карабкаться на стену, осторожно выбирая, куда поставить ногу.

Оступившись, он кубарем скатился вниз, рухнул на землю по другую сторону стены и сморщился, почувствовав, как что-то горячее потекло по его руке. Слабо звякнуло разбившееся стекло. Найалл поднес пальцы к глазам, потом осторожно понюхал — пахло свечным воском. Потом огляделся по сторонам — повсюду, сколько хватало глаз, в красных стеклянных стаканчиках горели тысячи свечей, земля была сплошь покрыта ими, точно ковром. Кто расставил их здесь? Найалл не знал. Многие надгробия, которые он мог различить в темноте, были перевернуты — зато другие, ухоженные, выглядели словно воинский мемориал. То, что он видел перед собой, было частью внешнего кольца, окружавшего то место, откуда исходило наиболее яркое свечение. Напоминавшее террасу кладбище уступами спускалось вниз, и там, чуть дальше, в самой низкой его части багрово-красное свечение было настолько ярким, что окружавшие погост деревья мерцали в темноте, точно янтарные угли.

— Кто здесь?

Сердитый и в то же время испуганный голос, судя по всему, принадлежал молодой женщине. Найалл, вжавшись спиной в живую изгородь, с трудом различил почти сливавшуюся с темнотой женскую фигурку, распростертую на могильной плите. Он молчал. Так и не дождавшись ответа, девушка встала, сердито отбросила назад длинные волосы и принялась копать.

— Это ты, Шимус? Снова явился, чтобы воровать наши священные дары, да? Учти, на этот раз предупреждать не буду, так что пеняй на себя!