Дневник моего исчезновения - Камилла Гребе

Меня будит эхо шагов по бетонному полу. Я слышу резкий скрежет, словно пинают металлический лист на полу.

В цеху темно. Видимо, я проспал несколько минут. Мышцы онемели от неудобной позы. Я быстро прячу дневник в рюкзак и вглядываюсь в темноту.

Шаги приближаются, замирают, потом снова продолжают свой ход. В темноте впереди вырастает тень.

Живот скручивается от страха, когда я вижу, кто это.

Как я мог быть таким дураком! Я же знал, что он здесь тусит. И все равно поехал.

Сам напросился.

– Черт, Йак, не думал тебя тут встретить.

Винсент стоит, широко расставив ноги, с пластиковым пакетом в руках. Верхняя губа, покрытая пушком, подергивается, словно ему смешно.

Он медленно подходит ко мне и становится в метре от матраса.

Я продолжаю сидеть неподвижно и смотрю на него снизу вверх. Может, дело в дрожащем свете свечи, но он выглядит безумнее обычного.

Джинсы мокрые, с потертой куртки тоже капает. Он напоминает призрака из моря в одном из фильмов ужасов, которые мы с Сагой смотрели на прошлой неделе. Призрака в итоге загрызла его собственная собака, которая на самом деле была волком-оборотнем, и он свалился со скалы.

После фильма Сага сказала, что никогда не заведет домашнее животное, потому что даже самая милая собачка в мире может превратиться в чудовище.

– Йак! А где твоя придурошная подружка-эмо? Или ты ей уже наскучил?

Он вздергивает подбородок и выплевывает снюс через мою голову. Плевок приземляется в темноте где-то за моей спиной. Потом он опускается на корточки так, что наши глаза оказываются на одном уровне.

Он так близко, что я чувствую теплое влажное дыхание, пахнущее табаком, и вижу щетинки, торчащие, как одиноко растущие ели, на бледном прыщавом подбородке.

– Ты в курсе, что тебя назвали в честь пидора, да?

Я сглатываю.

– Меня назвали в честь актера, – отвечаю я, разглядывая драный край матраса, пятна от пива, вина и еще не хочу знать чего на ткани.

Винсент толкает меня со всей силы, я падаю на спину.

– Брехня. Этот актер, Джейк Гуллен-как-его-там, играл гомиков в куче фильмов. Например, про двух ковбоев, которые потрахались и им понравилось. Не знал? Мамаша тебе не рассказывала до того, как отбросить коньки?

Я перекатываюсь на бок, встаю и тихо говорю:

– Его зовут Джейк Джилленхол.

Винсент подходит ближе.

– И он гей. Как и ты, Йак. Красивая розовая кофточка, кстати. Твой парень тебе подарил?

Что-то холодное капает с потолка мне в волосы. Где-то лязгают цепи. Лучше бы я поехал домой. Все что угодно лучше встречи с Винсентом. Даже презрение Мелинды, которая теперь считает меня уродом.

Винсент придвигается еще ближе:

– Отсоси мне, педик!

– Я не…

Бах.

Удар приходится в живот, и от боли я сгибаюсь пополам. Сажусь на корточки и опираюсь о холодный бетонный пол, чтобы не упасть. Вся кровь отлила от головы и прилила к горящему огнем животу. Я ловлю ртом воздух и пытаюсь удержаться на ногах.

Что бы Ханне сделала? Она такая сильная, такая спокойная. Она бы никому не позволила так обращаться с ней, как это делает Винсент.

– Признайся, что ты гомик!

Со мной что-то происходит. Не знаю что, но кажется, будто что-то внутри меня надорвалось.

Картины всего, что мне пришлось вынести от Винсента, мелькают перед глазами. Я вижу, как он пинает меня в снежный сугроб, весь в желтых пятнах от собачьей мочи, как он тыкает мою голову в сиденье автобуса, как отдает приказ Альбину раздавить Эйфелеву башню, беззащитно лежащую на полу.

Я вижу все это, и внутри меня нарастает другое чувство, такое сильное, что я боюсь, что не смогу его проконтролировать. Винсент разбудил во мне зверя.

Я медленно поднимаюсь, сгибаю колени, набираю в грудь воздуха и бросаюсь на него.

Под моей тяжестью Винсент теряет равновесие, и мы оба падаем на бетонный пол.

– Козел! – кричу я, не узнавая собственный голос. – Это голос чужого человека, хриплый, полный злобы.

Я хватаю его за светлые волосы и начинаю изо всех сил колотить головой об пол.

– Козел! Козел! Чёртов долбанутый козел!

– Черт! – воет он. – Я же только пошутил…

Я выпускаю его голову из рук и говорю:

– Если ты еще хоть раз меня тронешь, если приблизишься хоть на метр, я всему Урмбергу расскажу, чем занимается твой папаша. Что он мерзкий педофил, что он растлевал мальчиков в школе в Эребру, а теперь сидит в тюряге. Понял?

В широко распахнутых глазах Винсента ужас. Тонкая струйка слюны стекает по щеке.

У меня такое ощущение, что я наблюдаю за всем происходящем со стороны и пытаюсь осознать простой факт: Винсент меня боится!

Разве это возможно?

Винсент боится Йака? Его мальчика для битья? Постоянную мишень для его плевков, тычков, тумаков?

Несколько секунд мы оба молчим, я не знаю, сколько именно. Единственное, что я слышу, – это его и мое дыхание, свист ветра снаружи и лязганье цепей внутри, единственное, что ощущаю, – это холод бетонного пола.

Я поднимаюсь. Встаю перед ним и смело смотрю на врага.

Винсент отползает назад. У него взгляд загнанного животного. Такой взгляд я видел у Ханне, когда встретил ее в лесу.

– Ты с ума… сошел… – бормочет он слабым голосом. – Совсем с ума…

Его голос затихает.

В этот момент я понимаю, что мне больше не нужно бояться Винсента.

Я просто это знаю.

Он отползает дальше, назад, я делаю шаг вперед.

Винсент вскакивает и бежит от меня прочь в темноту.

Я долго сижу на матрасе после его ухода и пытаюсь осознать, что только что произошло. Как это могло случиться? Как я, Джейк, мог заставить Винсента, короля придурков Урмберга, меня бояться?