Заставь меня (ЛП) - Саммер О'Тул

доходит, что это последние воспоминания о лучшей подруге.

— Она была рождена для сцены, — она смеется, протягивая мне фотографию Бет в начальных классах, одетую как Динь-Динь, с красным занавесом за спиной.

— Вы играли в спектаклях? — я смотрю на улыбающуюся девочку, маленькую и пузатую, и чувствую необычную дрожь, осознавая, как эта улыбка угасла.

— Я была крокодилом, — прикусываю губу, чтобы не рассмеяться. — Все в порядке, можешь смеяться, — говорит она, издавая один смешок.

Я не могу сдержаться. Хватаю ее за талию и тащу ее по полу, чтобы усадить к себе на колени. Она выдыхает, довольная тем, что находится в моих объятиях, и я чувствую, как по моим плечам разливается тепло.

Мы продолжаем разбирать фотографии. На данный момент, просто ради памяти, Харлоу решила не выбрасывать ни одной. Это легкий способ закончить тяжелый день. Вспоминать приятные воспоминания, а не ужасные, связанные с ее смертью.

Она достает фотографию молодой Бет и тех, кто, как я предполагаю, является ее родителями. Женщина миниатюрная и светловолосая, как она, а мужчина выглядит как более молодая версия Ивана Козлова.

— Иван ее дядя? — связь очевидна.

— Да.

— Почему ее фамилия не Козлова? Она же не была замужем? — я не так часто общаюсь с персоналом на своих различных предприятиях, но должен был знать, если королевская семья Братвы работает прямо у меня под носом.

— Ее родители сменили фамилию на Кинг до рождения Бет, — в этом есть смысл. Из того, что Финн смог узнать о Бет и ее родителях, казалось, что они не имеют никакого отношения к семейному бизнесу. Если они хотели жить нормально, разумно было сменить известную фамилию.

Это кажется хорошим поводом расспросить о том, что она сказала ранее о том, что у нее нет семьи.

— А что насчет твоих родителей?

Она соскальзывает с моих коленей, чтобы повернуться ко мне лицом, и я чувствую сильное желание схватить ее обратно.

— Только мама. Она не плохая, просто думаю, что ей было не суждено иметь ребенка, когда она стала практикующим врачом, у нее не было времени ни с кем встречаться, поэтому она родила меня от донора. Наверное, думала, что обязана иметь ребенка. Как будто это часть жизненного расписания, и она всегда была прилежной во всем. А сейчас мы больше похожи на давних знакомых, чем на мать и дочь.

В ее словах нет злобы, но есть нотки грусти и одиночества. Моя семья — это вся моя личность. Каково это — не иметь ее?

Она неловко передвигается.

— А как насчет тебя? Ты часто навещаешь отца? — ее голос повышается, как будто она пытается поддержать разговор.

— Он умер через шесть месяцев после отбытия срока. Покончил с собой, — никаких недомолвок, только правда. Только справедливость.

Я боюсь ее жалости, ее соболезнований, ее неловкости перед уродливыми фактами. Вместо этого она просто говорит:

— Пиздец.

Я не могу удержаться, чтобы не рассмеяться над ее неожиданным ответом.

— Почему ты смеешься? — она шлепает меня по руке.

— Просто так, — говорю я сквозь плохо сдерживаемую ухмылку.

— Ты успел увидеть его до того, как он…

— Разбил голову о бетон? — она морщится, но кивает.

— Да, за день до этого. Он провел в одиночке шесть месяцев. Он был гребаным призраком. Просто оболочка человека. Это был первый раз, когда я смог поговорить с ним с тех пор, как его посадили. Позже я узнал от охранника, что он находился там двадцать четыре часа в сутки. У него была одна и та же еда, ни света, ни мебели, кроме туалета, ни постельного белья, ничего. Это разрушило его разум.

Брови Харлоу нахмурились, и она выглядит так, будто хочет что-то сказать, но не говорит. Поэтому я продолжаю.

— Он говорил бессмысленно, как будто его мышцы забыли, как формировать слова. Но в одном он был ясен. Он заставил меня пообещать, что я никогда не позволю запереть своих братьев или себя, — я борюсь с узлом, закручивающимся в горле, мои ладони болят от желания найти утешение в ее прикосновении — я протягиваю руку к ее колену, и она накрывает ее своей. Грохот в груди утихает.

— А на следующий день он бился головой, пока не потерял сознание. Он доверился мне перед кончиной, — я смотрю ей в глаза, мне нужно, чтобы она знала, что будущее со мной не будет за решеткой, так или иначе. — Я умру, но не нарушу это обещание.

Она кивает и сжимает мою руку. Ничего не говорит, но опять же, что ей говорить? Единственные люди, кроме моих братьев, которые знают, как на самом деле жил мой отец, все мертвы. Это привилегия — владеть этой информацией.

Мы продолжаем перебирать фотографии, и слов не хватает, чтобы продолжить разговор. Набитые чемоданы и мусорные пакеты стоят в кругу на полу спальни. Фотографии разложены перед нами веером. Я слежу за реакцией Харлоу, чтобы остановить приступ тревоги на корню.

Поэтому сразу замечаю, когда ее дыхание сбивается, резкий вдох застревает в горле. Ее глаза округляются, а щеки окрашиваются в розовый цвет.

— Что такое? — я кручусь рядом с ней, обхватывая ее плечо. Мои глаза прикованы к эмоциям, промелькнувшим на ее лице.

— Мне кажется, я нашла его, — ее голос далекий. Я смотрю на фотографию в ее руках, и мое сердце учащенно бьется.

Это фотография Бет, возможно, трех лет от роду, рядом мальчик примерно того же возраста, его рука обхватывает ее плечо — точно так же, как моя сейчас обнимает Харлоу. Они оба улыбаются в камеру с одинаковыми светлыми волосами и щурятся из-за солнца. Рука мальчика свисает через ее плечо, и мое внимание привлекает красновато-фиолетовая отметина, покрывающая тыльную сторону его руки.

— Скажи мне, что это не Даг, — категорично заявляет Харлоу, хотя мы оба знаем, что это не совпадение.

Фотография двадцатилетней давности, но я представляю, как мальчик на снимке взрослеет до мужчины из «Персика». И жутко похожее родимое пятно? Сомнений нет.

Мгновенно мой разум бросается на поиски смысла этого нового события. Если этот ребенок связан с Братвой, то как я не знал о нем? У меня есть сведения о каждом активном члене Братвы в городе, и о многих за его пределами. И если он убил Бет, какого хрена Братва вела себя так, будто это я, хотя это внутренняя заварушка?

Мысли скачут в голове, как чертов мячик для пинг-понга, и я зажмуриваю глаза, пытаясь заглушить бесполезные, чтобы сосредоточиться на главных. Единственное, что я знаю наверняка, — лживый русский урод получит визит, и он не будет приятным.