Радость поутру - Пэлем Грэнвил Вудхауз

– Вы сразу почувствуете себя лучше, когда позавтракаете, – тут же подхватила Нобби в роли заботливого ангела-хранителя.

Дядя Перси был с этим не согласен.

– Ничего подобного, – сказал он. – Я почувствую себя лучше только после того, как вытрясу из этого прыщавого бородавчатого борова Фитлуорта всю душу и оставлю его подыхать. Берти, подай мне арапник.

Я с сомнением поджал губы.

– По-моему, у нас нет арапника. Есть у нас в доме арапники, Боко?

– Нет, арапников нет, – отозвался сей последний, пытаясь вдавиться в стену.

Дядя Перси презрительно хмыкнул.

– Ну, что это за дом! Дживс!

– Милорд?

– Ступайте в «Бампли-Холл» и принесите оттуда арапник с костяной рукояткой.

– Слушаю, милорд.

– Кажется, он у меня в кабинете. Если нет, пошарьте по дому.

– Очень хорошо, милорд. Ее сиятельство, несомненно, сможет указать мне его местонахождение.

Это было сказано как бы невзначай, так что только через три секунды по хронометру до дяди дошел смысл сказанного. И когда он дошел, дядя весь встрепенулся, будто ему в мягкие части вонзилось неожиданное шило.

– Ее си… Что?

– Ее сиятельство, милорд.

– Ее сиятельство?

– Да, милорд.

Дядя Перси весь скукожился, как мокрый носок. Рухнул в кресло и ухватился за банку с джемом, словно ища в ней опору. Глаза у него вылезли из орбит и закачались на ложноножках.

– Но ведь ее сиятельство…

– … вернулась нежданно вчера поздно вечером, милорд.

Не знаю, знакомо ли вам имя жены Лота и слышали ли вы, какой необыкновенный конец ее постиг. За точность деталей не ручаюсь, но, как мне рассказывали, ей рекомендовали не оборачиваться и не глядеть на что-то там такое, иначе она превратится в соляной столб, ну и, естественно, решив, что ее разыгрывают, она, конечно, обернулась, и бац! – соляной столб. А почему я здесь об этом вспомнил, так это потому, что такая же история приключилась с дядей Перси. Скорчившись в кресле, с банкой джема в побелевших пальцах, он словно превратился в соляной столб. Если бы не мелкая дрожь рыжей накладной растительности на лице, можно было бы подумать, что жизнь покинула остолбеневшие члены.

– Выяснилось, что мастер Томас уже вне опасности, милорд, и дальнейшая надобность в материнском уходе отпала.

Накладная растительность продолжала мелко дрожать, и я ее понимаю. Мне легко было представить себе, что сейчас испытывает мой почтенный свояк, поскольку, как я выше говорил, он, обсуждая со мной планы на ближайшее будущее, не делал секрета из своих опасений о том, что будет, если тетя Агата узнает о его посещении костюмированного бала в ее отсутствие.

Не укрылась острота положения и от юной Нобби.

– Ух ты! – произнесла она с подобающим женственным состраданием в голосе, – Вот неудачно получилось, дядя Перси, а? Теперь вам, наверное, придется при встрече потратить минуту-другую на объяснения, почему вы всю ночь где-то пропадали.

Ее слова вывели несчастного из транса или коматозного состояния, как будто под ним взорвалась динамитная шашка. Он ожил, пошевелился, задвигался, похоже, почувствовал в теле струение жизни.

– Дживс, – хрипло проговорил он.

– Милорд?

– Дживс.

– Да, милорд?

Дядя на добрых полтора дюйма высунул язык и провел им по губам. Было видно, как ему нелегко привести в действие свои голосовые связки.

– Скажите, Дживс… Ее сиятельство… Она… Ей… известно уже о моем отсутствии?

– Да, милорд. Ее поставила об этом в известность старшая горничная. Когда я уходил, они совещались. «Вы говорите, что его сиятельство спать не ложился?» – это были последние услышанные мною слова ее сиятельства. Обеспокоенность ее была ярко выражена.

Дядя Перси покосился вбок и встретился взглядом со мной. В его взгляде прочитывались немая мольба и вопрос, не будет ли каких предложений?

– А что если, – запинаясь, рискнул я (надо же было сказать хоть что-нибудь), – что если сказать ей правду?

– Правду? – рассеянно повторил он, и было видно, что мысль эта для него нова.

– Ну, да. Что вы поехали на бал, чтобы посовещаться с Устрицей.

Дядя отрицательно покачал головой.

– Мне ни за что не убедить твою тетю, что я поехал на костюмированный бал по деловым соображениям. Женщины слишком склонны предполагать худшее.

– Не без того.

– И бесполезно втолковывать им, потому что они кошмарно быстро говорят. Нет, – вздохнул дядя Перси, – это конец. Остается только, сжав зубы, принять кару, как английский джентльмен.

– Разве только Дживс что-нибудь придумает.

В ответ он на миг встрепенулся. Но тут же безнадежное, отрешенное выражение лица снова к нему вернулось. И он опять медленно и понуро помотал головой.

– Невозможно. Это ему не под силу.

– Нет такого положения, которое не под силу Дживсу, – возразил я немного обиженно. – Более того, – продолжал я, приглядевшись к этому чуду интеллекта, – по-моему, у него там уже что-то варится, в его объемистом котелке. Я ошибаюсь, Дживс, или в ваших глазах действительно заискрилась идея?

– Нет, сэр. Вы не ошибаетесь. Я, мне кажется, мог бы предложить его сиятельству выход из его затруднения.

Дядя Перси громко сглотнул. На открытых участках его физиономии заиграло нечто вроде благоговения. Он что-то пробормотал себе под нос, мне послышалось слово «рыба».

– Это правда, Дживс?

– Да, сэр.

– Что ж, сейчас посмотрим, – сказал я, как импресарио дрессированных блох, когда на авансцену выходит звезда его труппы. – Так что же это за выход?

– Видите ли, сэр, мне пришло в голову, что поскольку его сиятельство, как я понял, дал согласие на свадьбу мистера Фитлуорта с мисс Хопвуд…

Дядя Перси издал животный вопль.

– Нет, не дал! Или, если и дал, то взял обратно.

– Очень хорошо, милорд. В таком случае у меня нет предложений.

Последовало молчание. Чувствовалось, что в душе у дяди Перси идет борьба. Вот он покосился на Боко, и его передернуло. Но затем по всему его туловищу пробежала сильная судорога – это он вспомнил слова Дживса про то, что обеспокоенность тети Агаты была ярко выражена. Когда у тети Агаты бывает ярко выраженная обеспокоенность, это означает, что брови ее сползаются к переносице, а нос уподобляется орлиному клюву. Крепкие мужчины не выдерживали этого зрелища даже и при повторных попытках.

– Пожалуй, все же выслушаем, что вы имеете сказать, – наконец буркнул дядя.