Слепой в зоне - Андрей Воронин

«Кто же это был? – уже теперь – в тишине, в свете дня, лежа у костра, гадал Кондаков. – На военных они в общем-то похожи, но что-то тут не так. Те могли бы припугнуть, стали бы кричать „Стой!“, стреляли бы, но в воздух. Убить человека – не комара прихлопнуть, а эти сразу, едва меня увидев, открыли стрельбу, ни о чем не предупреждая, ни о чем не спрашивая. К тому же и погнались за мной всерьез, не для того чтобы попугать. Если бы не ночь, ни за что мне не уйти. Слава Богу, все обошлось. А мог бы лежать сейчас с простреленной головой…» Володька сладко поежился, чувствуя, что все случившееся уже давно позади. Он потянулся к своему брезентовому мешку, запустил в него руку и вытащил потрепанную книжку без обложки. Это был школьный учебник истории без первых страниц – любимая книжка Кондакова. Ему нравилось время от времени, в минуты спокойствия полистать пожелтевшие страницы, почитать о великих полководцах, о битвах на море и на суше, а затем, прикрыв глаза, воображать, как это все было… Вот и сейчас он принялся даже не читать, а просматривать читанную-перечитанную книжку. Пальцы раскрыли учебник на страницах, где говорилось о битве при Косове. Особенно нравилась Кондакову картинка, изображающая, как Милош Обилич убивает турецкого султана. Были нарисованы шатер, переполошенные охранники и отважный серб с кривой саблей в руках, стоящий над поверженным султаном.

Володька даже зажмурился от удовольствия. «Эка он его, басурмана проклятого! Небось, в живот саблей, а может, по горлу. Интересно, убили этого храбреца или убежал – как я от этих гадов?»

Еще полистав учебник, он стал читать об Османской империи, основанной турками-сельджуками. Жизнь, описанная в учебнике истории, была куда интереснее, чем та, которая протекала за колючей проволокой, ограждающей зону. Но Володька Кондаков, хоть и был мечтателем, ни за что не хотел бы оказаться в прошлом на территории Османской империи, где злые янычары в высоких шелковых тюрбанах могли на него наброситься, отрубить ему руки, а после привязать к столбу и оставить подыхать на солнце. Больше всего любителя истории Володьку Кондакова приводило в трепет и ужас то, что янычары уселись бы рядом и стали смотреть, как жизнь медленно покидает его. А в это время собаки принялись бы грызть его отрубленные руки, хрустеть его костями. И он бы все это увидел…

«Ну их к черту – дурацких османов! Лучше уж жить здесь, в чернобыльской зоне. Радиации боятся все, и людей тут немного. Если передвигаться предельно осмотрительно, то можно никому не попадаться на глаза по целому месяцу. И никто тебя не станет беспокоить, никто не будет за тобой гоняться. Лежи себе где-нибудь на пустом хуторе, хочешь – осторожненько жги костер, вари какую-нибудь похлебку, читай оставленные хозяевами в домах старые книги, старые газеты. Можешь порыться в письмах, порассматривать фотографии, висящие на стенах, и воображай себе, как славно жилось здесь людям до того, как взорвался, пошел дымом этот гребаный реактор».

Но военная машина, сколько Володька Кондаков ни старался ее забыть, не выходила из головы. Многое оставалось для него загадкой в этом происшествии.

«Эх, было бы у меня ружьишко! Я бы им в ответ всадил картечью…» Но ружья Кондаков не имел уже давным-давно. Поначалу, когда он только оказался в зоне и не все еще было разграблено и растащено, ему посчастливилось найти охотничье ружье и две коробки патронов. Тогда Володька чувствовал себя настоящим Робинзоном Крузо, героем самой его любимой с детства книги. Он гордо ходил с ружьем, иногда стрелял в уток, в диких гусей, которых в зоне оказалось видимо-невидимо, но никогда не трогал лебедей, и вел довольно сытную жизнь, без мяса никогда не оставался; То косулю подстрелит, то зайца – в общем, жизнь была что надо.

С ружьем пришлось расстаться, когда его впервые прихватили менты и из зоны отправили в спецприемник. На него составили протокол, оружие изъяли. Забрали и нож, и компас, и все, что нашлось у Кондакова ценного. Он сумел припрятать только часы. И теперь эти простые часы тикали на его до черноты загорелом запястье. Еще у Володьки когда-то был радиоприемник. Наслаждался Володька им недолго: как только сели батарейки, приемник оказался вещью абсолютно никчемной. Но в те мгновенно пролетевшие дни, пока приемник работал, какое Володька испытывал счастье! Можно было долгими зимними ночами, когда выла вьюга и где-то надоедливо и тоскливо хлопали ставни, лежать в доме у натопленной печки и тихонько поворачивать ручку настройки. Приемник свистел, трещал, но потом вдруг прорывались отчетливые, ясные голоса. И Володька, находясь в безлюдной чернобыльской зоне, знал обо всем, что происходит в мире. Ему запомнилось, как он слушал трансляцию футбольного матча. Раз пять он нарывался на радиостанцию «Свобода» и, когда из выступлений ученых и специалистов узнавал о том, что творится в чернобыльской зоне, всегда хитровато улыбался. «Брешите, брешите, да меру знайте, капиталисты проклятые! Жизнь здесь вовсе не так страшна, как вы расписываете. Здесь спокойно, тихо, а радиация, эти рентгены, микрорентгены, бэры, шмэры и прочая хрень – их не существует. Может, она и есть, радиация, но ее невозможно увидеть, пощупать, ощутить. Так что все это вранье. Интересно, кому пришло в голову взять и выселить столько деревень, сорвать такое количество народа с насиженных мест и отправить черт знает куда?»

Но батарейки приемника «Альпинист» быстро «сдохли». И сколько Володька Кондаков ни рыскал по домам, нигде ему не попались круглые элементы питания, которые могли бы оживить его радиоприемник. Ему иногда даже снилось, что он заходит в дом, открывает сундук, а там на дне полным-полно ярких, пестрых батареек, и он набирает их полные карманы, сует в свой брезентовый мешок, заряжает в приемник. И сладко щурит глаза в предвкушении новой жизни.

Его голубой мечтой был работающий приемник: можно слушать что угодно, можно обо всем узнавать, не общаясь ни с кем. А если хочется поговорить, можно разговаривать с приемником. Можно приводить ему свои доводы, до хрипоты спорить. И самое главное – ты всегда выйдешь победителем в споре, достаточно нажать на кнопку. Столичный умник, какой-нибудь профессор или доктор наук, моментально заткнется, и останется слышен только его, Володьки Кондакова, чуть осипший голос, будь то в пустом доме или на лесной поляне.

Но приемника сейчас у него не было, о событиях на большой земле Володька узнавал из старых газет, иногда подслушивал разговоры милицейских патрулей на дорогах. Но его, впрочем, такие обрывочные новости мало интересовали. Хорошо, конечно, знать, где, что и как, но и незнание тоже имеет свои прелести. От места, где Володька Кондаков попал в переплет, до места, где он находился сейчас, было не меньше десяти километров. Но Кондакова неудержимо тянуло сходить туда, к той дороге, и посмотреть, стоит ли еще машина или уже уехала.

Володьке казалось, что он в любом случае найдет там что-нибудь стоящее, полезное для себя. Мечтая о трофеях, он перевернулся со спины на живот, подвинул к себе котелок и стал вынимать из него рыбу, разламывать и есть.

Он насытился и окончательно решил, что лежать здесь толку никакого, лучше прошвырнуться к той дороге. Десять километров для такого ходока, как он, – сущий пустяк. И часа через полтора-два он доберется туда. А после, перейдя дорогу, он отправится на хутор, в котором жил когда-то лесник. Хутор стоял так далеко от дороги, что подходов к нему уже почти не осталось ~ все заросли. Туда мог попасть только знающий человек, каким и считал себя Володька.