Близнецы-соперники - Роберт Ладлэм

Над собой он увидел лицо. Лицо, которое, он знал, ему уже не суждено было увидеть снова. То, что осталось от его сознания, играло с ним страшные шутки.

Лицо было залито слезами.

Жена. Джейн прошептала:

— Любимый мой. Любимый. О Господи, что они стобой сделали!

Ее красивое лицо было рядом. Ее щека прикоснулась к его щеке.

Боль ушла.

Виктора нашли обеспокоенные его исчезновением сотрудники МИ-6. Священники бросили его в машине, довезли до круглой площадки перед домом и оставили умирать в Кампо-ди-Фьори. Врачи не смогли объяснить, почему он все-таки не умер. Он должен был умереть. Его выздоровление затянется на многие месяцы, может быть, годы. И по правде сказать, он никогда полностью не поправится. Но при должном уходе восстановится деятельность рук и ног, он сможет ходить, и это само по себе будет чудом.

К концу восьмой недели он уже мог сидеть. Он завершил свои дела с репарационным судом в Риме. Земля, заводы, все имущество было продано за семьдесят пять миллионов фунтов стерлингов. Но, как он и обещал себе, сделка не затрагивала Кампо-ди-Фьори.

Он сделал особое распоряжение относительно Кампо-ди-Фьори через надежного адвоката в Милане. Имение тоже должно быть продано, но он не желает знать имени покупателя. Были выдвинуты два строжайших условия: покупатель не должен иметь в прошлом никаких связей с итальянскими фашистами. И никоим образом не должен иметь отношение к какой бы то ни было религиозной организации.

На девятой неделе из Лондона по распоряжению своего правительства прилетел некий англичанин.

Сэр Энтони Бревурт стоял у изголовья кровати Фонтина, плотно сжав губы. Он смотрел сочувственно, но не без суровости.

— Донатти мертв. Он выбросился с балюстрады собора Святого Петра. Никто не скорбит по нему. Курия в наименьшей степени.

— Да, мне это известно. В конце — акт безумия.

— Все пятеро священников, которые были с ним, понесли наказание. Троих судили и приговорили к многолетнему тюремному заключению. Двое других отбывают пожизненный срок в Трансваале. То, что было совершено от имени церкви, привело ее отцов в ужас.

— Мне кажется, что слишком часто церковь терпит под своей сенью фанатиков, а потом с изумлением взирает на то, что те творят, и удивляется, что эти преступления вершились «от имени нашей церкви». Это относится не только к Риму. Пышные одежды часто затмевают цели, не так ли? Это относится и к правительствам тоже. Я жду ответа на свои вопросы!

Бревурт заморгал и в ответ на гневный взрыв Фонтина быстро, почти механически, сказал:

— Я готов сообщить вам все, что знаю. Мне дали инструкции ничего от вас не утаивать.

— Прежде всего меня интересует Стоун. Мне объяснили происхождение ордера на казнь. Но я хочу знать все остальное. Все!

— Вам очень точно все изложили. Я поначалу вам не доверял. Я был уверен, что, когда вы впервые прибыли в Лондон, вы просто решили ничего нам не рассказывать о поезде из Салоник. И я подумал, что вы сами попытаетесь начать поиски и играть ради своей выгоды. Мы этого допустить не могли.

— И Стоун докладывал вам о моих действиях?

— Обо всем. Вы совершили одиннадцать перелетов на континент и один в Лиссабон. С помощью Стоуна мы обеспечивали вам прикрытие. Если бы вы провалились, мы были готовы вести переговоры о том, чтобы обменять вас.

— А что, если бы меня убили?

— В самом начале такой риск был, и мы это учитывали, но потом перевесило то соображение, что вы можете дать деру и вступить с кем-то в контакт, так или иначе связанный с Салониками. И в июне сорок второго, после бомбежки в Оксфордшире, Тиг решил больше не пускать вас на континент.

— Что случилось в Оксфордшире? Этот священник — если он и впрямь был священником, — который направил на военный городок немецкие бомбардировщики, был греком. Из Ксенопского ордена. Ваша клиентура, надо понимать.

Бревурт сжал губы и глубоко вздохнул. Приходилось делать признания, которые смущали его.

— Опять Стоун. Немцы в течение двух лет пытались обнаружить месторасположение секретной базы в Оксфордшире. Он осуществил утечку точных координат в Берлин и одновременно заключил свою собственную сделку с греками. Он убедил их, что вас можно сломить. Стоило попытаться: сломленный человек может заговорить. Ему самому было ровным счетом наплевать на Салоники, но налет служил его главной цели. Он подсадил фанатика-священника в лагерь и все устроил.

— Бога ради, зачем?

— Чтобы убить вашу жену. Если бы она погибла или была бы тяжело ранена, он полагал, что вы возненавидите англичан и уйдете из МИ-6. Он был по-своему прав. Вы ведь почти так и поступили, не правда ли? Он вас ненавидел: винил вас в том, что рухнула его блестящая карьера. Насколько я понимаю, он предпринял попытку задержать вас в Лондоне в тот вечер.

Виктор припомнил ту ужасную ночь. Стоун, этот методичный психопат, рассчитал все до минуты, прикинул даже скорость машины на ночном шоссе. Фонтин потянулся к сигаретам на тумбочке.

— Последний вопрос. И не лгите. Что было в том поезде из Салоник?

Бревурт отошел от кровати. Он приблизился к окну и некоторое время стоял молча.

— Рукописи, которые, будучи обнародованными, могут посеять ужасную смуту в религиозном мире. Точнее сказать, они внесли бы раскол в христианское сообщество. Начались бы взаимные обвинения и препирательства, и правительствам мировых держав пришлось бы выбирать, чью принять сторону. Кроме того, окажись документы в руках противника, они бы могли стать мощным идеологическим оружием!

— Древние рукописи способны произвести такой эффект? — спросил Фонтин.

— Эти рукописи — способны! — ответил Бревурт, отворачиваясь от окна. — Вы когда-нибудь слышали о догмате филиокве?

Виктор затянулся. Он вернулся на многие годы назад, к урокам детства.

— Это часть никейского «Символа веры»[5].

— Точнее говоря, никейского «Символа веры» 381 года. Ведь было множество соборов, и в «Символ веры» постоянно вносились поправки. Филиокве — позднейшее добавление, которое раз и навсегда установило, что Христос единосущ с Богом. Восточные церкви отвергают этот догмат как ошибочный. Ибо для восточных церквей, особенно для сектантов, последователей священника Ария, Христос, сын Божий, был учителем, и его божественность вовсе не тождественна божественности Создателя. В те времена они просто не могли допустить и мысли о таком тождестве. Когда же догмат филиокве был впервые предложен, Константинская патриархия посчитала, что это изменение христианской доктрины в угоду Риму. Это был своего рода теологический символ, оправдывающий политику «разделяй и властвуй» на новых территориях. Они оказались правы. Священная Римская империя стала мировой сверхдержавой — для тех времен. Ее влияние распространялось повсеместно на основании этого догмата и вытекающего из него специфического понимания божественности Христа: завоевывай во имя Христа. — Бревурт замолчал, словно ища подходящие слова. Он медленно вернулся к постели.