Наследница Магдалины - Элизабет Чедвик (Англия)

— Я хочу тебя, — простонал он, сгорая от нетерпения.

— И я по тебе стосковалась, — прошептала Брижит, спешно стаскивая через голову легкое летнее платье. При виде ее красоты у Рауля перехватило дыхание. Упругие белые груди со слегка загнутыми вперед твердыми темными сосками, возбуждающая округлость медового живота, зовущая близость тронутого черным лужком влажного лона. Упав на колени, Монвалан осыпал поцелуями ее стройные ноги, его золотистые кудри приятно щекотали кожу Брижит. Сжимая руками ее изящный стан, Рауль страстно впивался в живот, грудь и шею молодой женщины. Нашептывая нечто бессвязное, он пробегал дрожащими пальцами по ее спине, одновременно целуя каждый дюйм ее тела. Он покусывал ее шею, уши, лобызал ресницы, щеки и подбородок. Когда его язык коснулся ее верхней губы, Брижит, застонав, стала развязывать тесемки на его рубахе. Сбросив плащ, Рауль торопливо разделся и, оставшись совершенно нагим, привлек к себе ту, о которой так долго мечтал. Ее упругие горячие колени плотно обхватили его бедра, он яростно овладел ею. Брижит, томно застонав и забыв обо всем на свете, полностью отдалась животворящему пламени Страсти.

Время потеряло всякое значение для любовников, и, когда они, одновременно вскрикнув, наконец-таки оторвались друг от друга, Брижит явственно ощутила, как внутри у нее что-то разорвалось. Это было похоже на маленькую Смерть. Сладкий вихрь удовлетворенного желания унес ее в недоступные взору высоты.

Исполненная истомой Брижит всего лишь на миг сомкнула горящие веки и тут же увидела бешено кружившееся огненное колесо, пламенный круг стал ярче…

Взору наследницы древней мудрости предстали высокие городские стены. Обступившее их войско было охвачено паникой. Она видела бегущих в страхе воинов, к плащам которых были пришиты алые кресты. На забрале стены у зубца с узкой прорезью бойницы стоял Рауль… Клубы дыма скрыли его от ее глаз. У главных ворот лежал незнакомый ей рыцарь. Он прошептал какое-то имя. Образы замелькали перед глазами Брижит, наслаиваясь один на другой. Приемные покои неведомого ей дворца, часовня. И снова Рауль, надевающий кольцо на ее тонкий палец. Видение померкло, сменившись образом монашки. Нет, не монашки. Судя по одеянию то была одна из катарок перфекти. Брижит попыталась заглянуть под низко опущенный капюшон ее коричневой ризы, стараясь как следует разглядеть лицо. Мелькнули пряди волос цвета осенней листвы и, ощутив легкий толчок, Брижит окончательно пришла в себя. Над нею склонялся Рауль. Он был явно чем-то встревожен, но его голубые, как небо, глаза лучились несказанной радостью.

— Что с тобою? — спросил он.

— Ничего. Просто мне очень хорошо, — промолвила, потягиваясь, Брижит. Он нежно поцеловал ее.

— Пойдем, а то они, наверное, нас заждались.

— Конечно, пойдем.

Когда они, уже одетые, выходили из рощи, наступил освежающий вечер. Рауль полной грудью вбирал в легкие пропитанный хвойным ароматом целебный воздух. Небо над призрачными очертаниями Пиренеев переливалось подобно нутру перламутровой раковины. Стояла удивительная тишина.

— Ты знаешь, а мне кажется, что все у нас будет хорошо, — неожиданно промолвила Брижит.

— Верю, — ответил Монвалан. — Только вот не знаю, когда мы теперь свидимся. Мое будущее слишком неопределенно.

— Ты на меня не обижайся, — продолжала Брижит. — Я знала, что тебе сейчас не до меня. К тому же наша дочь еще столь мала и беспомощна, я не могу ее оставить одну. Она требует тепла, заботы и ласки. И я должна, я обязана научить ее всему тому, чему учила меня когда-то моя мать. Цепь наследующих древнюю Мудрость не должна прерваться. Я хочу научить ее добру, а что такое зло, она поймет, когда начнет самостоятельную жизнь.

— Знаешь, — прервал Брижит Рауль, на ходу оборачиваясь к ней. — Иногда мне кажется, что катары правы. Мир, в котором мы живем, — это оплот Князя Тьмы.

— В мире всегда есть место Свету, и этот Свет в каждом из нас, — тихо промолвила она.

— И даже в Симоне де Монфоре?

— Даже в нем. Просто он никогда не задумывался об этом.

Когда они подошли к хижине, Мир и Жиль уже сидели у костра, надраивая до блеска рыцарские доспехи. Магда сидела на крыльце, тараща ясные любопытные глазенки на пляшущие языки пламени.

— Все нормально, мальчик спит, — вставая, приветствовал своего господина Жиль.

— Может, вы есть хотите? — спросила Брижит.

— Нет, нет, госпожа, — остановил ее жестом Рауль. — Мы основательно подкрепились в монсегюрской цитадели.

— Что ж, тогда пойду покормлю Магду. Пойдем, девочка моя.

После ужина Брижит вышла подышать на свежий воздух. Рыцари, положив под голову седла и подстелив под себя попоны, уже лежали на траве возле костра. Вечерело. Горные вершины окутал молочно-белый туман. В аметистовых закатных небесах висел призрачный жар полной луны. В просветах тлеющих остывающими угольками облаков появились первые звезды, но ярче всех сверкала алмазная Венера.

— Мама, а ты будешь мне сказку рассказывать? — потянула ее за подол платья Магда.

— Буду милая. Спокойной ночи, добрые рыцари.

— И вам того же, госпожа.

Брижит поднялась с постели, стараясь не потревожить обнимавшую ее во сне Магду. За крохотным затянутым бычьим пузырем оконцем брезжили предрассветные сумерки. На дворе Мир и Жиль уже навьючивали на лошадей свой нехитрый дорожный скарб. Рауль вынес из хижины спящего сына и посадил его в седло впереди себя. Брижит протянула ему флягу с холодной водой. Напившись, он с тоскою посмотрел в ее прозрачно-серые родниково-чистые глаза.

— Не знаю, свидимся ли мы когда-нибудь еще, — вполголоса бросил он. Глубокая печаль отображалась на его челе.

— Конечно, свидимся. Надо только надеяться на лучшее и не опускать прежде времени рук. К тому же скоро Магда станет более самостоятельной, и у меня будет побольше свободного времени. Я собираюсь отдать ее учиться в Монсегюр. Там ее научат не только грамоте. Она постигнет всю Мудрость мира.

— Дай бог счастья нашей девочке, — еле слышно прошептал Рауль.

— Свет любит ее, — ответила Брижит.

— До свидания, волшебница. — В добрый путь, рыцарь.

Рауль махнул облаченной в кольчужную перчатку рукой сопровождавшей его свите, и боевые кони, стуча тяжелыми копытами, унесли их в предрассветную мглу.

* * *

Папа Иннокентий III был обозленным на весь мир желчным и немощным стариком. Кто бы мог подумать, что умный и обаятельный итальянский дворянин Лотарь со временем превратится в подобие отвратительной Горгульи. Сейчас он восседал на золоченом троне в просторной зале, где проходил очередной Церковный Собор. На голове папы красовалась расцвеченная драгоценными каменьями тиара, а поверх темной бархатной мантии было накинуто белоснежное, покрытое черными крестами оплечье. В зале преобладали черные и мышино-серые тона.

«Разжиревшие крысы», — подумал про себя де Монфор, вглядываясь в апоплексически-багровые лоснящиеся физиономии аббатов и приоров. Были здесь и ревностные борцы с ересью — монахи-доминиканцы с безумно блещущими очами и их сумасшедший предводитель, фанатик Доминик Гузман.