Убить Горби - Юрий Костин

– Господин президент, в 1922 году вашей стране удалось совершить невероятное – вы сумели возродить Российскую империю. Но для этого большевистской власти потребовалось использовать насилие в беспрецедентных масштабах. Перед чудовищностью этого геноцида меркнут инквизиция, французская революция и все природные катаклизмы вместе взятые. И ваша историческая заслуга, господин президент, заключается в том, что вы довели начатое Хрущевым до конца, открыли людям глаза на эти злодеяния. Перед вашими мужеством и последовательностью я снимаю шляпу. Но никакая идеология, никакие внутренние связи, кровные или экономические, не в состоянии в свободном обществе удержать Украину в составе империи. Она интегрирована сюда искусственно.

– Джек, здесь наши позиции полностью расходятся. Простите, но Украина и Россия связаны между собой так же, как Калифорния и Аризона.

– Не знаю… Ленин, по крайней мере, думал иначе. В годы диктатуры Иосифа Сталина Владимир Ильич был бы осужден за антисоветскую агитацию за слова, сказанные им в октябре 1914 года. Цитирую по памяти: «Украина для России – то, чем для Англии всегда была Ирландия. Она нещадно эксплуатировалась, ничего не получая взамен».

– Господин посол, эти слова могли быть вырваны из контекста. К тому же Ленин наверняка имел в виду, что при царизме она эксплуатировалась, а при новом строе будет на равных созидать общее будущее для всех славянских народов. Иначе и быть не могло.

Мэтлок заметил, что Горбачев с трудом преодолел приступ зевоты. Тогда он встал из-за стола, аккуратно отодвинул стул и, протягивая президенту руку, сказал:

– Я уполномочен сообщить… При любых обстоятельствах, Михаил Сергеевич, мы будем поддерживать вас до того момента, пока вам самому хватит сил бороться.

– Вы лично в мои шансы на успех не очень верите, я прав?

Мэтлок промолчал, сделав вид, что обдумывает его слова.

– Было интересно с вами беседовать, – не дожидаясь ответа посла, проговорил Горбачев. – Кстати, Джек, задумайтесь на досуге вот о чем: за всю историю наших отношений американская администрация ни разу не угадала, как будут развиваться события в Советском Союзе.

– Господин президент, – Мэтлок тяжело вздохнул. – Я сообщил вам важное известие, и оно, похоже, не произвело впечатления. Уверен, двери посольства США в Москве всегда открыты для вас.

«И что мне от ваших дверей?» – с досадой подумал Горбачев, провожая взглядом американского посла. – Как ты себе представляешь меня, бегущего к вам за помощью с голым задом? Или англичане тоже… Дают советы все, кому не лень, а расхлебывать кашу все равно потом придется Горбачеву. Гайдар еще этот со своими заумными аналогиями…».

Президент слушал выступление Егора Тимуровича на Госсовете, где тот эмоционально доказывал невозможность и, что самое отвратительное, пагубность идеи сохранения Союза даже в границах 1939 года. Ему не давала покоя история испанской империи, поэтому он отсылал аудиторию к словам фламандца Юстуса Липсиуса, сказанным чуть ли не четыреста лет назад некоему знатному испанцу: «Завоеванный вами мир завоевал вас, ослабил и исчерпал вашу прежнюю храбрость».

Американское золото, выкачиваемое конкистадорами из Нового Света, и огромные займы развратили «корону». Власти метрополии решились на безумные поступки, стоившие империи жизни. Они вооружались и безоглядно финансировали дорогостоящие войны. Но к началу XVII века ресурсы колоний истощились, однако обязательства платить никто не отменял. Испания объявляла о дефолте не меньше семи раз. В стране наступили мрачные времена реакции. Студентам запретили учиться за границей, повысили пошлины и экспортные налоги – все для того, чтобы продолжать финансирование военных авантюр, в которых королевство увязло по уши.

«Имперские обязательства легко принять на себя, но трудно их выполнить, – вещал Гайдар. – Надо спросить самих себя, по силам ли нам продолжать искусственно поддерживать жизнеспособность колосса и тем самым подрывать экономику ее центра – РСФСР?».

Члены Госсовета перешептывались, поглядывая на Гайдара, а некоторые, уже и не считая нужным проявлять тактичность, в полный голос беседовали, игнорируя его крамольную, даже по перестроечным стандартам, речь. Егор Тимурович вспотел от волнения и возмущения, но выступление свое закончил. Умный мужик – кто ж спорит? Да вот только на Руси от ума чаще всего только горе бывает.

В самолете царила рабочая обстановка. Усатый красавец, боевой летчик, вице-президент России Александр Руцкой и председатель российского Совмина Иван Силаев давали предполетные распоряжения охране и экипажу. Сотрудник личной охраны, один из пяти, бывших с Горбачевым все время его отпуска в Форосе, принес стакан чая. Помощник президента, Анатолий Сергеевич Черняев, преданный, надежный товарищ, хлопотал возле Раисы Максимовны. Горбачев с семьей устроился в одном из небольших отсеков. Было тут очень тесно. Даже внучкам пришлось расположиться на полу.

Пока все складывалось хорошо, только лишь поясница стреляла нещадно при резких движениях, да чувство тревоги не покидало Михаила Сергеевича. Как-то встретят его в Москве? Руцкой и Силаев уверяли, что все будет замечательно, что народ в Москве ликует… Делились разными подробностями событий последних дней, много шутили, подбадривали. Кто-то сказал: «Ну вот, наконец-то произошло воссоединение России и Центра без всякого Союзного договора!».

Михаил Сергеевич пил чай и благодарил ангела-хранителя за то, что уберег его от роковой ошибки.

«И как это я догадался не улететь из СССР с теми авантюристами? Знал давно, что нельзя верить гэбэшникам, да уж больно симпатичным показался тот паренек… Олег, кажется. Искренний такой, правильный. И командир его тоже произвел прекрасное впечатление. Настоящий служака, простой, от сохи, как говорится. Такой не предаст. Вопрос только, кому он служит, кто их подослал? Степанов-то, генерал, получается, оказался врагом? Или просто старым дураком, чей идеализм ловко использовали?»

Горбачев сразу понял, что Крючков втайне от своих подельников по ГКЧП вел хитроумную игру, когда его так легко выпустили из «Зари», а потом еще и включили правительственную связь на борту. Понял «старый лис», что дело не выгорело, пора шкуру спасать.

Когда часов в пять вечера после благополучного возвращения президента в Форос через контрольно-пропускной пункт, где дежурные отдавали ему честь так ретиво, словно это было Второе Пришествие, на поклон к большому начальнику прибыли «ЗИЛы» с заговорщиками, Горбачев возликовал. Победа!

С той самой минуты, когда ему доложили, что путчисты, как побитые собаки, дожидаются его у входа в резиденцию под дулами автоматов, ему показалось, будто приходит лучшее время его правления. В Москве ждет народ, Борис Николаевич, проявивший чудеса отваги в эти нелегкие дни. Настоящий уральский мужик! Вот за кого надо было держаться с самого начала, а он тогда на пленуме довел его до инфаркта… Не верил ему Горбачев, считал: у Ельцина не все нормально с головой, особенно после демонстративного выхода из партии… Кто ж мог знать? Век живи, век учись.