Вечная принцесса - Филиппа Грегори

Какой тяжелый выдался год! Я ожидала, что проведу его в трауре и снова обручусь, однако никто и не думает заниматься новым брачным контрактом. А теперь, с кончиной королевы Елизаветы, я боюсь, дела пойдут еще хуже. Что, если король Генрих решит забыть про вторую половину приданого и отошлет меня домой? Что, если они сговорят глупенького Гарри с кем-то еще? Что, если про меня попросту забудут? Или будут держать залогом добрососедства Испании, но при этом оставят пропадать в этом дворце, словно я не принцесса, а тень принцессы? Ведь жизнь кипит и неустанно идет вперед, а я остаюсь позади…

Ненавижу бесконечную английскую зиму, холодные туманы и серые небеса! В это время в Альгамбре вода в каналах уже освободилась от ледяной корки и медленно течет, обжигающе холодная, потому что смешана с талой водой с ледников Сьерры. Земля в садах согревается, садовники рассаживают цветы и молодые деревья, солнце по утрам припекает, и толстые зимние занавеси сняты с окон, чтобы теплый бриз свободно гулял по дворцовым залам. Возвращаются перелетные птицы, и деревья зашелестели своей ярко-зеленой листвой.

Я страстно хочу домой, но я не оставлю своего поста. Я не тот солдат, который пренебрегает долгом. Я часовой, который бодрствует всю ночь. Я не предам, не подведу свою любовь. Сад, вечная жизнь, розы — все это подождет меня. Я стану королевой, ибо для этого рождена и потому что обещала, что стану. А потом, и в Англии цветут розы…

Королеве Елизавете устроили торжественные похороны, и Каталина снова надела траур. Стоя на отведенном ей месте, сразу после королевских дочек, но впереди прочих дам двора, она наблюдала сквозь черное кружево мантильи скорбную церемонию, проведенную в строгом соответствии с указаниями матушки короля. Та потрудилась прописать все действия, долженствующие совершаться при дворе Тюдоров в случаях государственной важности, а также их порядок вплоть до того, в каких комнатах рожать, а в каких — отходить, дабы ее сын и его потомки, которые, как она истово молилась, пойдут вслед за ним, были готовы к любому событию, каковое, повторяя собой ему подобное, сколь бы далеко во времени ни отстояло одно от другого, происходило так, как она однажды повелела.

Первой упокоиться по новому регламенту выпало королеве Елизавете Йоркской, и похороны нелюбимой невестки шли как по нотам, а сама миледи матушка короля, великий распорядитель всего на свете, непререкаемо занимала место первой дамы королевства.

Годовщину со дня смерти Артура Каталина провела в посте и молитве. На рассвете в часовне Дарэмского дворца отец Джеральдини отслужил заупокойную мессу и удалился, а Каталина долго еще не поднималась с колен. Шевеля губами в беззвучной молитве, она искала утешения у Бога, пыталась перебороть горе, которое ничуть не притупилось со временем. Потом она долго бродила по безлюдной часовне, рассеянно разглядывая изображения библейских сцен, покрывающих стены, изысканную резьбу, украшающую алтарь и спинки деревянных скамей, — и все это с печальной думой, что образ Артура мало-помалу стирается из ее памяти. Иногда по утрам, пробуждаясь, она пыталась увидеть его лицо, крепко сжимала веки и не видела ничего — или, хуже того, перед глазами вставал какой-то приблизительный, грубый набросок, слабое подобие, а не живой человек. Тогда она быстро садилась в постели и обхватывала колени, крепко-крепко прижимая их к животу. Почему-то это помогало бороться с горем.

Однако, бывало, днем, на людях, когда она беседовала с придворными, или шила, или гуляла вдоль реки, кто-то из тех, кто был рядом, ронял какое-то словцо или взгляд ее останавливался на солнечной дорожке, дробящейся на речной волне, — и Артур вдруг вставал перед глазами, живой, как никогда. Тогда она замирала на мгновение, замолкала, впитывая любимый образ, а потом продолжала разговор или прогулку с чувством, что день удался. Кожей вспоминалось прикосновение его пальцев, на внутренней стороне ее век хранился, понемногу стираясь, отпечаток его лица, поворот головы, жест руки… Ах, вся она принадлежит ему, душой и телом, до смерти. Не до его смерти, как обернулось, нет, до ее. Но и после того, как покинет этот мир и она, не разорвется нить, связавшая их в земной жизни.

«Ты ведь знаешь, мне пути Твои неисповедимы, — говорю я, глядя на статую распятого Христа с окровавленными ладонями, которая осеняет собой алтарь. — Отчего Ты не дашь мне знак? Не подскажешь, что я должна сделать?»

Я жду, но ответа нет. Отчего же, думаю я, Господь, Который так внятно разговаривал с матушкой в ее снах, отчего Он молчит со мной? Отчего Он покинул меня, когда я более всего в Нем нуждаюсь?

Я возвращаюсь к вышитой подушке для преклонения колен, которая лежит перед алтарем, однако не преклоняю колени, нет, я переворачиваю ее на другую сторону и сажусь так, словно я дома и готова к беседе. Однако никто не заговаривает со мной. Даже мой Бог.

«Я знаю, Ты хочешь, чтобы я стала королевой, — раздумчиво говорю я, словно Он может ответить, да еще тем же рассудительным тоном, каким говорю я. — Я знаю, что моя матушка тоже этого хочет. Я знаю, что мой милый…» — и запинаюсь, не в силах произнести имя Артура, даже спустя год, даже в пустой часовне, даже обращаясь к Богу.

Все еще боюсь, что не удержусь и заплачу, и тогда уж точно соскользну в пучину отчаяния и безумия. За моим самообладанием кроется страсть, глубокая, как мельничный пруд, сдерживаемый плотиной. Я не смею выпустить наружу ни капли. Иначе меня захлестнет поток, и поток этот будет неудержим.

«Я знаю, и он желал, чтобы я стала королевой. На смертном одре он взял с меня слово, что для этого я сделаю невозможное. Ты, Кто все видит, Ты видел это. Твоим именем я поклялась ему стать королевой. Но как, как мне это сделать? Если это Твоя воля и воля моего… да, Ты знаешь кого… Если это Твоя воля и воля моей матушки… Господи, что же мне сделать?! Я уже все перепробовала! Теперь Ты, Ты должен показать мне путь!»

Уже год я донимаю Господа этой просьбой. Между тем переговоры относительно уплаты второй доли приданого и моей вдовьей доли все тянутся, и конца им не видно. От матушки внятных указаний нет, так что я пришла к выводу, что она ведет ту же игру, что и я. Об отце нечего и говорить, у него явно какая-то многоходовая тактическая задумка. Вот если б они подсказали мне, как я могу им подыграть! Их скрытность наводит меня на мысль, что я служу здесь наживкой, пока английский король не рассудит, как рассудили мы с Артуром, что лучшее решение — отдать меня за принца Гарри.

Беда в том, что месяц за месяцем принц набирает вес при дворе: он стал выгодным вложением капитала. Французский король может предложить ему одну из своих дочек, наготове сотни принцесс на выданье по всей Европе, даже у императора Священной Римской империи имеется незамужняя дочь, принцесса Маргарита, которая тоже вполне подойдет. Нет, пора брать быка за рога, и прямо сейчас, в апреле, когда заканчивается мой траур. Королю торопиться некуда, его наследник молод, принцу всего одиннадцать. Но мне-то уже семнадцать! Мне пора замуж. Пора вернуть себе титул принцессы Уэльской.

При этом их католические величества короли Кастилии и Арагона требуют всего сразу: возврата приданого, возвращения дочери и полной выплаты вдовьей доли за неопределенный период! В сумме это составляет столько, что король Генрих просто вынужден искать какой-то иной выход. А родители с переговорами не торопятся, тянут, то есть дают знать, что не ждут ни меня, ни денег, и надеются, что король Англии это понимает.