Учитель - Филип Жисе

большого труда. Оказавшись внутри, Александр Петрович закрыл за собой дверь и включил свет. Старик находился в небольшом помещении, разделенном на две части: в одной располагалась кухня, где стояла газовая плита, находилась груба, котел, небольшой подвесной шкафчик, в другой части помещения старик увидел деревянный стол, две лавки по обеим сторонам стола и кровать у стены.

— Вот здесь, Шарик, мы и будем ночевать эту ночь.

Александр Петрович закрылся изнутри на защелку, затем подошел к столу и положил кулек на лавку. После чего снял перчатки, шапку и бросил их на кулек.

— Давай, мой дружок, отцеплю поводок, — старик повернулся к собаке и освободил от поводка. — А тут прохладно, — пробормотал старик, чувствуя, как быстро холодеют руки. — Но ничего, все равно это лучше, чем ночевать на улице, правда Шарик? — Александр Петрович улыбнулся, заметив, как собака принялась обнюхивать все углы, затем, должно быть удовлетворившись осмотром, подбежала к кровати и запрыгнула на нее.

— Хитрый какой, а мне где ночевать? Ну, ничего, думаю, мы с тобой и вдвоем поместимся на кровати… Пожалуй, не буду я раздеваться. Вот так в пальто и лягу спать, и даже шапку с перчатками надену, — сказав это, старик быстро воплотил задуманное в реальность, после чего выключил свет и лег на кровать.

В ногах послышался шорох, Шарик все никак не мог умаститься на кровати.

— Как же давно я не был в селе. Хорошо-то как тут. Воздух свежий, чистый, легкий, не то, что в городе. Вдыхать сельский воздух одно удовольствие. Многое человек потерял, когда решил перебраться в город. Как прекрасно слушать сельскую тишину, дышать сельским воздухом, видеть окружающую природу, жить спокойной, размеренной сельской жизнью. Никто никуда не спешит, никто не гонится за карьерой, деньгами, материальными благами, пользы от которых, в большинстве случаев, как от быка молока. Разве не удивительно, что многие писатели прошлого творили, находясь рядом с природой, вдали от цивилизации, вдали от искусственного мира. Как же мудры они были. Истинное вдохновение приходит тогда, когда человек стремится к единению с природой, а не к ее отторжению. Недаром мне так легко пишется. Свежий воздух и близость природы. Разве нужно писателю еще что-то для того, чтобы творить? Не знаю, как другим, но лично мне этого вполне достаточно. Вполне, — повторил старик, зевая. — Все, пора спать. Спокойно ночи, Шарик. Спокойной ночи, мир. Увидимся завтра.

Уставшему за день Александру Петровичу понадобилось немного времени, чтобы уснуть. Но этого нельзя было сказать про Шарика. Едва старик заснул, собака соскочила с кровати и подошла к двери. Звон цепи, тревоживший тишину двора, все никак не давал ей покоя. Шарик ткнулся мордой в дверь и принялся вслушиваться в ночь. Видя, что сквозь дверь ей не пробраться, собака вернулась на кровать и улеглась в ногах у старика. Вскоре к тихому похрапыванию Александра Петровича примешалось тихое посапывание Шарика. Но в отличии от спокойного сна старика, сон собаки был тревожный, Шарик то и дело издавал во сне тихий скулеж и дергал лапой. Но вскоре собачий кошмар закончился, Шарик успокоился и оставшуюся часть ночи проспал как щенок.

* * *

Александра Петровича разбудил стук в дверь. Старик глянул на часы: 6:34.

— Видчиняй, хто там е? — послышался из-за двери голос. — А ну видчиняй!

— Та, шо ты бушуешь, стара. Дай людыни поспаты, — узнал Александр Петрович голос деда Михайла.

— Як зара дам поспаты палкою по ребрах, довго спаты будешь не хотиты. Старый пропойця. Дружкив понаводыть, а я бидкаюсь.

Александр Петрович поднялся с кровати и подошел к двери. За ним побежал и Шарик. Александр Петрович открыл дверь и увидел старуху с палкой в руках. Старуха, одетая в длинную шерстяную юбку, несколько кофт и валенки искоса глянула на Александра Петровича. Выражение на ее лице не предвещало ему ничего хорошего. Александр Петрович посмотрел за спину старухе и увидел деда Михайла, стоявшего на веранде.

— Доброе утро, — поздоровался Александр Петрович со старухой.

Старуха осмотрела Александра Петровича с ног до головы, кривая улыбка появилась на ее лице.

— Добрый ранок. Таки не збрехав, старый пропойця. Бачу, не з наших вы. Одягнути по-миському, не так як мы у сели. А я думала, шо мий старый привив когось из своих дружкив, хай им бис ребра порахуе. Душогубы прокляти. Крим горилки ничого бильше не знають.

— Шо ж ты, барвыло, людыну до хаты не запросыв? — старуха повернулась к деду Михайлу.

— А я казав йому. Казав, — старик вышел на улицу и остановился недалеко от бабки, искоса поглядывая на палку в ее руке.

— Казав вин, — старуха погрозила старику палкой. — Холодно тут спаты. Бач, людына навить не роздягалася. Змерзлы мабуть?

Александр Петрович собрался было ответить, но не успел, слова застряли в горле, когда двор наполнился рычанием, визгом, лаем и последовавшим за ними скулежом. Сердце Александра Петровича екнуло, у него появилось плохое предчувствие.

— Шарик! — пронеслось в голове.

Александр Петрович принялся оглядываться надеясь обнаружить собаку в кухне, и тем самым развеять плохое предчувствие, но ее здесь не было. Между тем скулеж не прекращался. Александр Петрович встревожился не на шутку.

— Ага, вхопыв, — рассмеялся дед Михайло, первым увидевший, что произошло. — Ай, молодець Султан. Гарна собака, кому-хош може бока намьяты.

Александр Петрович выбежал во двор и поискал глазами Шарика. Ему все стало понятно, когда он увидел недалеко от огромной немецкой овчарки своего Шарика. Тот ковылял по двору в сторону Александра Петровича, поджав заднюю лапу и скуля.

Александр Петрович подбежал к собаке и опустился на колени.

— Дружочек, что с тобой?

Шарик ткнулся мордой в старика и заскулил. Александр Петрович почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.

— Все хорошо, мой дружочек, все хорошо, — приговаривал Александр Петрович, гладя Шарика.

— Та все з ным нормально. Не переживайте вы так, — к Александру Петровичу подошел дед Михайло. — Султан з ным трохы погрався. Правда, Султан? — старик улыбнулся и повернулся к овчарке, ни на миг не прекращающей лаять и рваться с цепи.

— А й правда, шо вы так бидкаетесь? — послышался голос старухи. — Погрызлыся трохы. Це ж собакы. Их хлибом не кормы дай погрызтыся.

Александр Петрович прижимал к себе Шарика и что-то бормотал, ни на кого не обращая внимания. Скулеж собаки резал его ножом. Страдания Шарика, словно передались старику, и теперь ему было так же больно, как и собаке. Наконец Александр Петрович отстранился от Шарика и посмотрел на его поджатую ногу. Крови видно не было,