Смотри в лицо ветру - Иэн Бэнкс

– Что вы имеете в виду? Я же просто спрашивал…

– Да, вот видите? Вы уже становитесь агрессивны, для вас тот факт, что кто-нибудь может просто слушать другого…

– И что, это все, чем она занята?

– Более или менее. Но это мне очень помогает.

– У вас что, нет друзей?

– Конечно же есть.

– А разве они не для этого?

– Нет, не всегда, не для всего, о чем мне хотелось бы поговорить.

– А как же дом?

– Я привык с ним разговаривать, но потом осознал, что говорю с машиной, которую даже другие машины не считают разумной.

– А ваши родные?

– С родными я бы в особенности не хотел ничем делиться. Напротив, именно о родственниках я по большей части и говорю.

– Правда? Это ужасно. Наверное, вам тяжко живется. Тогда, возможно, Концентратор? Он отлично умеет слушать.

– Ну да, но некоторые считают, что он просто делает вид, будто о нас заботится.

– Как? Он же для этого и разработан – заботиться о нас.

– Нет. Он разработан таким, что умеет делать вид, будто заботится о нас. Если говоришь с живым собеседником, коммуникация идет на животном уровне.

– На животном уровне?

– Да.

– И это, по-вашему, хорошо?

– Да. Инстинкт на инстинкт.

– И почему же вам кажется, что Концентратору безразлично?

– Он же всего лишь машина.

– И вы тоже.

– Лишь в самом широком смысле слова. Мне легче общаться с людьми. Некоторые полагают, что степень контроля Концентратора за нашими жизнями слишком велика.

– Правда? А мне казалось, что при желании вы можете напрочь от него отстраниться.

– Да, но жить ведь все равно придется на орбиталище.

– Ну и что?

– А то, что он управляет всем орбиталищем.

– Ну, кто-то же должен им управлять.

– Конечно. А вот планетами обычно никто не управляет. Они просто… существуют.

– Вам бы хотелось жить на планете?

– Нет. По-моему, они тесные и странные.

– И опасные? Ведь в них может что-нибудь врезаться?

– Нет. У планет имеются системы защиты.

– А ими нужно управлять.

– Да, но я не о том…

– В смысле, нельзя же, чтобы такими системами управляло живое существо, верно? Это слишком страшно. Как в старые времена, в эпоху варварства и всего такого.

– Да, конечно. Но дело в том, что, где бы ни жить, приходится принимать как данность, что кому-нибудь нужно доверить обращение с инфраструктурой. Однако это не означает, что этот кто-нибудь обязан заправлять и нашими жизнями. Вот поэтому мы обычно говорим друг с другом, а не с домами, Концентратором или дронами.

– Очень странно. А много тут ваших единомышленников?

– Ну, по правде говоря, не много, однако с несколькими я знаком.

– У вас есть группа? Вы собираетесь вместе? Вы придумали себе название?

– И да, и нет. Насчет имени выдвинуто множество предложений. Мы могли бы назваться, скажем, привередами, келейниками, карбонифилами, отвергателями, спицистами, ободниками, планетистами, нишевиками, кругоколичниками или окраинниками, но мне ни одно из этих имен не по нраву.

– Почему же?

– Они предложены Концентратором.

– …Извините…

– …А кто это?

– Хомомданский посол.

– Чудовищное создание, правда?… А что такого? Что?

– У них очень хороший слух.

– О! Господин Циллер! Я забыл спросить. Как ваш опус?

– …А, это снова вы… как вас там, Трельсен?

– Ну да, конечно.

– Какой опус?

– Ну, вы знаете. Музыкальный.

– Музыкальный? Ах да. Ну, я написал много музыки.

– Ох, прекратите надо мной подшучивать. Как вам работается?

– Вы спрашиваете в общем смысле или интересуетесь чем-то конкретным?

– Конечно же, новым творением!

– Ах да. Конечно же.

– И?

– Вас интересует, как идет работа над симфонией?

– Да, как там все продвигается?

– Отлично.

– Отлично?

– Да. Все продвигается отлично.

– О! Превосходная новость. С нетерпением ждем премьеры. Отлично. Да.

– …Ох, шел бы ты куда подальше, кретин… Надеюсь, я не слишком мудрено объясняю… О, Кабе, приветствую. Ты еще здесь? Как ты?

– Прекрасно. А ты?

– А меня осаждают идиоты. К счастью, я с этим смирился.

– Надеюсь, что твой нынешний слушатель в число осаждающих не входит.

– Кабе, если бы меня спросили, общество какого идиота я готов терпеть, то я назвал бы тебя.

– Гм. Пожалуй, это замечание следует истолковать в фигуральном смысле, а не так, как я заподозрил; надежда улещает дух лучше подозрений.

– Я и не предполагал об истинной глубине резервуара твоей велеречивости, друг Кабе. А как наш эмиссар?

– Квилан?

– Вроде бы он отзывается на это имя.

– Он смирился с возможностью долгого ожидания.

– Говорят, ты его вывел на прогулку.

– Вдоль Вильстерского побережья.

– Ну-ну. Долгие километры пути – и ни разу не оскользнулся. Невероятно, не правда ли?

– Он приятный спутник и, как мне показалось, честен душой. Но замкнут.

– Замкнут?

– Держится тихо и отстраненно, очень серьезен, в нем чувствуется какое-то… отрешенное спокойствие.

– Отрешенное спокойствие.

– Оно сродни тому месту в третьей части «Ночной бури», когда духовая секция умолкает, а басы держат низкие ноты.

– А, в симфоническом смысле… И что, эта туманная отсылка к одной из моих работ должна меня к нему расположить?

– Именно этого я и добиваюсь.

– Кабе, ты бесстыжий сводник!

– Что?

– Неужели тебе совсем, ну нисколечко не совестно беспрекословно исполнять их распоряжения?

– Чьи?

– Концентратора, секции Контакта, Культуры в целом, не говоря уж про мою драгоценную родину и ее многомудрое правительство.

– Твое правительство мной никак не распоряжается.

– Кабе, почем тебе знать, какой помощью Контакта они заручились и чего потребовали?