Неровный край ночи - Оливия Хоукер

а мальчикам напоминает: – Делайте, как велит мама.

Они мнутся, но все-таки бегут наверх, а Элизабет и Антон остаются молча созерцать друг друга: она – усталая, он – обеспокоенный. Он делает скользящее движение рукой, собираясь убрать тетрадь в карман, но это движение лишь заставляет ее плотнее сжать губы, а ее лицо идет пятнами.

– Что это? – повторяет она тихо.

– Всего лишь моя рабочая тетрадь, осталась со времен вермахта.

– Почему ты так торопишься спрятать ее?

– Я не прячу ее, – оправдывается он, стараясь получше убрать вещицу из поля зрения.

Она протягивает руку:

– Если ты не пытаешься спрятать ее, тогда покажи мне.

Что ему делать? Он передает тетрадь Элизабет. Она переворачивает ее обложкой вверх и в первый момент ничего необычного не видит. Затем на ее лице мелькает легкое недоумение, бровь чуть-чуть приподнимается. Потом она начинает видеть – понимать. Она с ужасом смотрит на то место, где должна быть свастика. Медленно она поднимает голову, чтобы встретиться взглядом с Антоном, безмолвная, напуганная.

Она возвращает ему тетрадь. Антон молится, чтобы на этом все и закончилось, чтобы ничего больше не последовало. Но затем она бросается мимо него в сарай, шагая решительно и жестко.

– Элизабет, подожди…

Он спешит за ней – слишком поздно, чтобы повернуть ход судьбы. Он оставил сундук открытым; разомкнутый замок лежит на полке. Элизабет приближается к сундуку так, словно в нутрии может быть гнездо гадюк. Когда она заглядывает внутрь, Антон предполагает, что она предпочла бы увидеть там комок змей, нежели музыкальные инструменты.

Она отшатывается, смотрит на него с открытым ртом:

– Ты не продал их. Я думала…

Он качает головой.

– Боже мой, Антон, откуда тогда деньги?

Она смотрит на обезличенную обложку тетради в его руке. Он видит, как отражается на ее лице момент осознания, когда она складывает воедино все части головоломки. Ее лицо вспыхивает от участившегося сердцебиения. Оно горит огнем в темноте.

Элизабет бегом несется прочь из сарая. Ночнушка развевается, как крылья перепуганной птицы. Она съеживается, пробегая мимо Антона, и проскальзывая через дверной проем так, чтобы ни прикоснуться к нему. Она перескакивает через две ступеньки, будто за ней гонится дьявол – будто дьявол стоит там, в саду, беспомощный и оглушенный, сжимающий тетрадь в сведенном судорогой кулаке.

– Подожди! – кричит Антон ей вслед.

Он бежит следом за ней по лестнице, но не может ее поймать.

– Послушай меня. Пожалуйста, Элизабет, просто послушай!

В доме дети уже одетые, но причесаться еще не успели. Они поднимают лица от стола, ребята помогали готовить завтрак, намазывая масло на куски хлеба.

– Вы не идете сегодня в школу, – коротко командует Элизабет.

Пол и Мария ликуют, но Ал бледнеет; он переводит взгляд с Антона на Элизабет.

– Собирайте свои вещи в рюкзаки. Мы уезжаем.

Ал тут же спрашивает:

– Антон поедет с нами?

Элизабет не отвечает ему, просто идет в свою комнату и захлопывает дверь. Слышно, как она открывает и закрывает шкафы, скрежет вешалок в каморке, когда она сдергивает с них свои платья.

Антон стучит в дверь.

– Элизабет, пожалуйста, можно мне войти?

Она не отвечает. Он решает принять ее молчание за согласие и заходит.

– Не делай этого, – говорит он тихо, когда дверь за ним закрывается. – Это разобьет мне сердце. Я должен был тебе рассказать; я сожалею, что скрыл это от тебя.

Она поворачивается от кладовки, сминая платье в нервных руках, прижимая его к груди:

– А что, по-твоему, я бы сказала, если бы ты рассказал мне? – ее глаза горят яростным неверием. – Как ты мог подумать, что это безопасно, Антон? Как ты мог подумать, что это мудро?

Дверь со скрипом открывается, за ней стоят, сбившись в кучку, дети, Пол и Мария смотрят на них глазами полными слез. Альберт тянет их за руки, но младшие не могут отвести глаз.

– Я и не думал, что это безопасно.

Элизабет прерывает его, прежде чем он успевает что-либо сказать, что бы он ни собирался:

– Не говори об этом перед детьми. – Она поворачивается к ним, со строгим лицом и полная решимости: – Идите пакуйте вещи. И не шумите там.

– Куда, скажи на милость, ты собираешься их увезти? – спрашивает Антон тихо.

– Куда угодно, лишь бы подальше от тебя и того, чем ты занимаешься.

– Нет места безопаснее, чем Унтербойинген. И ты это знаешь, Элизабет!

– Даже этот город не безопасен, пока ты делаешь…это! Из-за тебя нас всех могли убить!

Она белеет, когда эта ужасная мысль захватывает ее. Она пошатывается и на миг он думает, что сейчас она упадет в обморок. Но Элизабет не из тех, кто падает в обморок. Она выпрямляется, прежде чем Антон успевает приблизиться к ней.

– Матерь Божья, а что на счет Мебельщика? Герр Франке… он знает. Он, наверняка, знает.

– Я уеду, – говорит Антон. – Для детей лучше будет остаться здесь.

Он бы предпочел рисковать собой в городе, где постоянно падают бомбы, чем рисковать Элизабет и малышами.

– Ты не можешь ясно мыслить, Элизабет. Оставайся в Унтербойингене; я уеду.

Она замирает в процессе сборки чемодана. Она медленно поворачивается и смотрит на него, еле сдерживая слезы. На один миг ему кажется, что они сейчас помирятся – так же легко, как и в первый раз. На миг ему кажется, она скажет: «Я тоже не хочу, чтобы ты уезжал». Но какой у них теперь выбор? Опасная тайна раскрыта. Он навлек беду на них на всех.

– Я лишь хотел помочь и защитить вас, – произносит он.

Слова звучат слабо, неубедительно даже для него самого.

– Ты в этом преуспел.

Она швыряет оставшиеся вещи в чемодан и выскакивает из комнаты. Дети уже ждут ее, всхлипывая и сжимая в руках свои рюкзаки.

– Все, идем, – командует она детям. – В ее глазах уже ни слезинки и она уверенно ведет ребят вниз по лестнице.

Антон следует за ними. Ступеньки трещат под его ногами, полые, как потеря. Он знает, что умолять ее бесполезно, но он не может просто стоять и смотреть, как его семья уходит. Элизабет направляется к переулку и главной улице за ним, ведущей к железнодорожной станции.

Он делает крюк в сарай и вытаскивает из сундука корнет. Есть вещи, о которых человек не может сказать своим голосом, есть раны, которые залечивает только музыка. Инструмент холодный, и нет времени, чтобы согреть его; звук будет горьким. Но пока Элизабет ведет строем детей по городу, он спешит вслед за ними в переулок. Он стоит там, пока она уходит прочь, уводя малышей все дальше и дальше от