Искушение сирены - Тесса Дэр

Бросив журнал и перо на стол, он начал искать во встроенном ящике новую склянку чернил. Ничего не нашел.

— Проклятие!

Ему на глаза попались ее сундуки, аккуратно составленные в угол. У нее наверняка есть запас чернил, причем отменного качества. Ни секунды не раздумывая, он подошел к сундукам и, расстегнув ремни, распахнул сундук поменьше.

Ощущение было такое, что он вторгается в ее интимную сферу, словно расшнуровывает ее корсет. И какие же сокровища ожидали его там! Пачки бумаги, аккуратно завернутые в плотную ткань и перевязанные такими узлами, что ими мог бы гордиться и моряк. Небольшие упаковки кисточек, слегка пахнущие терпентином. И многочисленные ряды маленьких бутылочек с чернилами и красками. Конечно, набор красок не произвел особого впечатления на Грея. Скорее, его впечатлили заботливость и аккуратность, с какой они были упакованы, и от этого почему-то ему вдруг резко сжало грудь. В этом сундуке все вещи были изысканными, красивыми и изящными, и видно было, что о них тщательно заботились. Все, что в ней восхищало Грея, предстало его взору открыто, не замутненное никакой ложью.

Он тщательно и неторопливо осмотрел все. Он прикоснулся к каждой вещи в сундуке, ощупывая один предмет за другим. Но он не мог заставить себя достать из этого сундука даже самую малую мелочь.

Не мог, пока его внимание не привлекла небольшая книжица в кожаном переплете. Подцепив пальцем за переплет, он вытащил книжку и прочитал название: «Мемуары распутной фермерши». Раскат смеха потряс аккуратные ряды бутылочек, проложенных соломой.

Так вот какую книгу она выбрала для путешествия?

Непристойный любовный роман?

Грей повертел книгу в руках. Переплет был деформирован, а страницы распухли, словно всю книгу окунули в воду и высушили. Обложка раскрылась, и он увидел роскошный фронтиспис, на котором была изображена пухленькая фермерша в соломенной шляпке, пышных юбках, на ее лице играла многозначительная улыбка. Когда Грей пролистал страницы, стало ясно, что странно объемный вид книжки объясняется многочисленными вставками — иллюстрациями, выполненными пером и чернилами.

Перед его глазами мелькали изображения фермерши и джентльмена с неприметной внешностью, которые были связаны любовными отношениями: вот он целует ей руку, а тут что-то шепчет на ухо. К середине книги пышные юбки оказались уже на голове девицы, а иллюстрации содержали серию изображений простых и одинаковых поз, отличавшихся лишь местоположением пары. Не только на маслобойне, а в экипаже, на лестнице, на сеновале с зажженными свечами, усыпанном… уж не лепестками ли роз?

«Будь я проклят!»

Грей быстро догадался об истинном источнике мифических подвигов французского учителя рисования. Однако более тревожащим было то, что, внимательно рассматривая иллюстрации, он заметил некоторые изменения в чертах лица возлюбленного джентльмена. С каждой последующей иллюстрацией герой становился выше, шире в плечах, а его волосы в пределах двух страниц изменились от короткой стрижки до ниспадающей на плечи прически.

Чем больше страниц переворачивал Грей, тем больше он узнавал себя.

Ошибки быть не могло. Она использовала его как модель для этих непристойных рисунков. Она тайно рисовала его, и не один раз, а много. А он сходил с ума, завидуя то одному матросу, то другому из-за каких-то жалких набросков. Его чувства претерпели ошеломляющие изменения — от удивления до самодовольства и даже (не без помощи одной особенно изобретательной ситуации в саду) до безошибочного возбуждения.

Но, задержавшись над изображением обнаженного джентльмена — причудливой смеси его самого и какой-то плутовской фантазии, он начал испытывать кое-что еще. Он почувствовал, что его использовали.

Она передала его фигуру с потрясающей аккуратностью, и это при том, что она, должно быть, рисовала его до того, как у нее появилась возможность действительно увидеть его без одежды. Нельзя сказать, чтобы она добилась абсолютного сходства. Он отметил с горьким изумлением, что ее воображение девственницы было весьма щедрым в некоторых отношениях и несколько ограниченным в других. Но ведь она изобразила его обнаженным на этих страницах, не ставя его в известность и не испрашивая его согласия. Господи, она даже изобразила его шрамы. И все с помощью какой-то подростковой эротической фантазии.

Теперь он начал раздражаться.

Сначала он переворачивал страницы книги только кончиками пальцев, опасаясь испачкать или порвать страницы. Теперь он отбросил осторожность и торопливо пролистал книгу до конца. И когда подошел к эпилогу, его рука замерла.

Тут были изображены они вдвоем — он и София, полностью одетые и не занимающиеся ничем интимным, однако их окружал ореол любовной близости такой глубины, о существовании которой он даже не подозревал и о чем, естественно, никогда не мечтал. Они сидели под ивой, его голова лежала на ее коленях. Одна ее рука покоилась у него на груди, другая касалась его лба; Высоко над ними раскинулось небо — безбрежное и бескрайнее, легкие тучки уносились в вечность.

Горячий прилив желания, который охватил его пах, ослабел, двинулся выше по его телу, пощекотал подвздошье и достиг сердца, стиснув его до боли. Почему-то именно эта иллюстрация больше всего приводила в смятение. Она была такой забавной, такой трогательно-наивной. Как всякий мужчина, он довольно спокойно принял непристойные сцены, хотя некоторые замечания он готов был сделать, но эта сцена была совершенно невозможной. Оказывается, для нее он всегда был лишь игрой воображения. Грею пришла в голову мысль, что в этих сундуках могут содержаться и другие секреты. Если он пороется в ее вещах, то, вероятно, сможет найти ответы на все свои вопросы. Возможно, даже и на те, которые он никогда бы не додумался ей задать. Однако он захлопнул сундук и дрожащими пальцами застегнул ремни. Слишком много фантазий для одного дня.

Пора было знакомить ее с реальной жизнью.

Реальность жестоко ударила Софию. Точнее, сильно лягнула ее, оставив синяки, размером и формой напоминающие раздвоенное козье копыто. От реальности у Софии все болело, даже те мышцы, о существовании которых она не подозревала.

Ее первый день в качестве корабельного кока был интересным и полным новизны. Она испытала восторг, что оказалась способной заработать себе на жизнь своим трудом. Каждый разведенный огонь, каждая очищенная картофелина, каждый надой становились ее маленьким триумфом. Но уже несколько дней спустя она была готова признать свое полное поражение. Физический труд оказался совсем не романтичным и приносил лишь некоторое удовлетворение — он был подобен жестким, как камень, сухарям, которые только с большой натяжкой можно было назвать хлебом.

Нескольких дней, проведенных в камбузе, Софии хватило, чтобы решить, что как только она получит право распоряжаться наследством, она никогда не станет кипятить воду или ходить за козами. Однако, добровольно выбрав этот труд, она до конца этого путешествия должна была работать в поте лица или ходить голодной. Но голод страшнее унизительного, выматывающего все силы труда.