GATACA, или Проект "Феникс" - Франк Тилье

– Мы погрязли с головой, Франк! Жестокость… Всё как в прошлом году, только… только на этот раз насилие простирается во времени, а не в пространстве. И это так странно – что это насилие, эта жестокость нас до такой степени задевают, тебя, меня. Как будто…

– Как будто преследуют нас самих.

Они опять замолчали. Молчание было тягостным, неловкость нарастала.

– Мы с тобой одинаковые, – решилась Люси. – Мы всегда хотим вникнуть в суть дела, чего бы это ни стоило.

Шарко выключил компьютер. На самом деле он даже не знал, зачем подошел к нему, разве только затем, чтобы не смотреть на Люси, не встретиться с ней взглядом даже случайно.

– Прости, но со мной уже все кончено. Со мной давным-давно все кончено.

– Ничего не кончено, раз ты тут, передо мной, несмотря на боль и гнев, которые тебя одолевают.

– Ты себе не представляешь, что такое – мой гнев.

– Но могу его ощущать. Франк, пожалуйста, не оставляй меня без ответа. Не прогоняй меня. Разреши мне участвовать в расследовании. Остаться рядом с тобой.

Шарко судорожно вцепился в мышку, но сидел неподвижно. Он никак не мог прийти хотя бы к какому-нибудь решению. А ей, уставшей от этих долгих пауз, от бесконечного ожидания, стало нехорошо, она поплыла. Если по доспехам, которые кажутся непробиваемыми, бить и бить мечом или даже шпагой, металл в конце концов рассыплется от дуновения ветерка. Люси медленно, очень медленно развернулась и, шатаясь, пошла к двери. Голова у нее кружилась, перед глазами мелькали черные мухи, мерцали звезды. Усталость, нервы, километры дороги, оставшиеся позади со вчерашнего дня…

– Прости… прости, что тебя побеспокоила, – еле выговорила она.

Шарко вскочил и бросился к двери. Перегородил собой выход. Склонился к Люси, чтобы поддержать ее, и она, прижавшись лицом к его плечу, с трудом удерживаясь, чтобы не потерять сознание, дала наконец волю слезам.

Когда Шарко уложил ее на диван и вернулся с одеялом, она, сжавшись в комочек, спала. Он вздохнул, сел рядом, принялся нежно гладить ее по лицу, его терзали сожаления и угрызения совести.

Так он просидел довольно долго, потом снова вздохнул, встал и отправился в спальню.

Ему казалось, сон длился час или два, не больше, да и какой это сон – так, нечто среднее между реальностью и кошмаром. Картинки, голоса, безумные мысли… Еще чуть-чуть – и рассудок ему изменит. Он знал, что Люси совсем рядом, понимал, какая она хрупкая, и ненавидел сам себя. Его не покидало ощущение, что его рассекли надвое. Заново пережить все пережитое, заново пережить страдания, бедствия и тоску, которым он дал приют в своем сердце…

В половине восьмого утра, когда Шарко лежал на спине, глядя в потолок и напоминая покойника, выставленного для прощания в траурном зале, ему позвонил Паскаль Робийяр.

Лейтенант узнал, кто был этот парнишка в черной пижаме.

Его звали Даниэль Мюлье.

Он сбежал из специализированного интерната в XIV округе Парижа.

Аутист…

Шарко – на цыпочках, чтобы не разбудить Люси, – вышел из комнаты, быстро умылся и нацарапал несколько слов на клочке бумаги. И все. Никакого кофе, никакого радио, никакого шума. Беглый взгляд в сторону молодой женщины, мучительное желание обнять ее, прижать к себе перед расставанием, от которого сердце рвется на части. Стремление расстаться с ней навсегда боролось в нем с надеждой, что он найдет ее у себя дома, когда вернется. Способен ли он подарить ей хоть чуточку тепла? Способен ли он ей помочь, сделать так, чтобы ей не страшно было смотреть в будущее? Или, скорее, это она может ему помочь?

Хмурый, уже шумный город, пробки, проехать туда, куда надо, трудно, вопросов полна голова. Комиссар припарковался на стоянке интерната под названием «Блаженство» и пошел здороваться с младшим коллегой, который тоже только что подъехал и сейчас, привалившись к своей машине, прикуривал сигарету. Глаза у Леваллуа были опухшие.

– Ну и как вскрытие? – спросил комиссар, пожимая ему руку.

– Жертву пытали как минимум два часа – это когда выжигались буквы, икс– и игрек-хромосомы, – а потом выпустили из нее всю кровь. Тернэ умер не сразу, несколько секунд еще прожил. Остальное – медицинские детали, которые нам мало что дают. В общем, ночь получилась лучше некуда. Да здравствует полиция!

Парня, кажется, впечатлило увиденное. Шарко положил Жаку руку на плечо, легонько встряхнул. Они двинулись к типичному зданию эпохи барона Османа, отделенному от улицы невысокой оградой и красивым цветущим садом. В XIV округе собралось много медицинских учреждений, где занимались душевнобольными, в том числе и главное из них – клиника Святой Анны.

– А какие новости насчет книжки Тернэ?

– Несколько экспертов-биологов просидели над ней всю ночь и кое-что уже могут сказать. Но говорят, что там сплошная статистика, математика и евгеника. Во всяком случае, на сегодняшний день они не заметили больше ничего интересного. Правда, в книжке почти двести страниц и, думаю, надо больше времени, чтобы ее как следует изучить. Ну а главное – они же не знают, что искать!

– Евгеника, говоришь? А вокруг математические формулы?

– Завлабораторией сказал, что мы можем сами ее прочесть, если нам нужно больше информации. И был зол.

– Если нам нужно больше информации? Тернэ перед смертью указал именно на эту книжку – еще бы нам не хотеть максимума информации о ней!

Человека, который принял полицейских, звали Венсан Одебер. Он представился директором интерната, в котором содержались четырнадцать взрослых пациентов с тяжелой формой аутизма, то есть не способных себя обслуживать. Даниэля Мюлье, сказал врач, учитывая состояние психики юноши, несколько часов назад привезли сюда и поместили в прежнюю палату. Нет никаких сомнений в том, что Даниэль не виновен в убийстве Стефана Тернэ: по словам директора интерната, все четырнадцать его подопечных всего два дня назад вернулись из Бретани после недельных каникул в специализированном центре, стало быть, в то время, когда было совершено преступление, Мюлье в Париже отсутствовал.

Венсан Одебер кивнул в сторону одного из окон первого этажа:

– Окно комнаты Даниэля выходит во двор, и однажды ему уже случалось сбежать. Но это было два или три года тому назад.

– А что его побудило сбежать на этот раз, как вы думаете?

– Видите ли, Стефан Тернэ пообещал Даниэлю зайти за ним и взять с собой на конференцию по ДНК. Зайти он должен был вчера, а знакомы они были много лет и виделись раз или два в месяц. Даниэль всегда очень ждал этих свиданий, и он знал, что доктор всегда выполняет то, что пообещал. Но на этот раз… – Одебер помолчал, – Даниэль разволновался и, чтобы успокоиться, стал считать, сколько зерен в килограммовом пакете риса. В таких случаях подсчет рисовых зерен для него лучшее лекарство: он запирается у себя в комнате, и мы оставляем его в покое, пока он не доведет свой ритуал до конца – как правило, на это уходит часа четыре. Впрочем, ничего лучшего тут не придумаешь.