Странники войны. Воспоминания детей писателей. 1941-1944 - Наталья Громова

Наташа с отцом. Чистополь, 1942

Я ехала в вагоне с детьми, и этим же поездом в Чистополь ехали родители мамы, мои дедушка и бабушка. А папа и мама еще какое-то время оставались в Москве.

Из Казани мы доплыли до поселка Берсут недалеко от Чистополя. Здесь был летний лагерь, в котором мы прожили до осени. Всё время меня не покидала тоска. Я всегда была «зажатой», стеснительной девочкой, а тут еще прибавилось заикание, я потеряла дар свободной речи, и это меня очень мучило и заставляло сторониться других детей. Но бывали и светлые моменты. Когда мы отмечали мой день рождения, и я преодолела свою замкнутость, веселилась вместе со всеми, особенно, когда на столе появилось мороженое – по тем временам редчайшее лакомство.

Осенью нас привезли в Чистополь и поселили в интернате. Интернат внутри производил впечатление трюма корабля с лестницами-трапами, так что мы как бы после Камы – поплыли дальше…

Я была в младшей группе и жила в комнате с несколькими девочками: Алёнкой Закс, Ларисой Лейтес, Наташей Рыленковой (ее беззлобно звали Рыло), Ларой Суравич. Была еще Леночка Райс, и, чтобы не погрешить против правды, надо сказать, что многие дети ее дразнили и не упускали случая обидеть, потому что она была немка. А меня звали Камкой – от фамилии Камионская.

С Ларочкой Суравич я очень подружилась, и дружба эта продолжается до сих пор. Тетя Лары Мария Абрамовна с мужем, сыном Ашиком и своей матерью снимала комнату в Чистополе. Ее муж Яков Юльевич Ривис (это псевдоним, настоящая фамилия Баскин) был известным еврейским писателем. А родители Лары, польские коммунисты, эмигрировали до войны в СССР и вскоре были арестованы. Отца расстреляли, а мать выпустили после войны, и они с Ларой вернулись в Польшу. Когда родителей арестовали, Лару взяла на воспитание ее тетя, родная сестра мамы, Мария Абрамовна.

С Ларочкой мы спали в одной кровати возле печки, так было теплее. Мы поверяли друг другу тайны: обе мы были влюблены в двух мальчиков, имен которых я уже не помню.

Одно из наших детских развлечений: во дворе интерната был сарай с сеном и полатями. Мы забирались на полати и прыгали в сено. И так бегали по кругу бесконечное число раз: на полати и – вниз.

Наташа Плигина. Чистополь. 12 марта 1943

Помню, как мы перебирали гречу, она была насыпана на ткани, разостланной на полу в большой комнате, а мы, дети, сидели вокруг. Если мне не изменяет память, это было занятие, которым руководила Зинаида Николаевна Пастернак.

В этой же комнате нам показывали фильм «Свинарка и пастух». Там на стене был экран или, может быть, заменявшая его большая простыня. Еще нас учили вязать варежки и носки. Особенно трудно было освоить вязание пятки. Но нам помогали воспитательницы, и мы вязали, гордясь тем, что вяжем для фронта.

В Чистополе я пошла в школу в 1 – й класс.

В классе висела стенгазета, где были нарисованы: самолет – и список отличников (я была в их числе); ниже – поезд и список тех, кто учился на хорошо, и еще ниже – лошадь с телегой – те, кто учился плохо.

Я мучительно заикалась, мне было трудно отвечать уроки. Но на новогоднем вечере станцевала танец с шалью под музыку песенки «Здравствуй, гостья зима…» Вернее, я подпрыгивала и разводила руками с шалью под музыку.

Получилось так, что маме пришлось быть в эвакуации в Казани, а папа приехал в Чистополь. Мама была прикомандирована как переводчица к семье французского писателя-антифашиста Жана Ришара Блока. Ж.Р. Блок и его жена Маргарит покинули Францию, оккупированную гитлеровцами, и нашли убежище в СССР.

Приехав в Москву, Жан Ришар стал активно выступать по радио, вещающему на Францию, эти выступления слушали тысячи французов, черпая в них силы для борьбы с фашистами. У Блока были и личные счеты с оккупантами: одна из его дочерей – Франс – была участницей Сопротивления. Она и ее муж были казнены немцами.

Мама помогала Блоку готовить тексты для выступлений по радио и переводила на русский его статьи для газет. Он публиковался в наших газетах – «Правде», «Комсомольской правде», «Красной звезде».

Когда часть Союза писателей была эвакуирована в Казань, Блоки и мама тоже оказались в этом городе. Маме пришлось разрываться между Москвой, куда она ездила по делам Союза, Казанью и Чистополем, где она бывала редко и очень страдала от разлуки с родными людьми. Меня мама любила больше всего на свете, я была поздним и единственным ребенком, часто болела, и она, не щадя себя, посвятила мне всю свою жизнь.

Папа снял комнату в Чистополе на улице Льва Толстого, в доме 36 (сейчас этого дома уже нет, на его месте построен новый).

Чистопольский период оказался ужасным в жизни папы. Мало того, что он вынужден был жить порознь с мамой, он еще оказался в профессиональной изоляции – невостребованный как художник, в отрыве от привычной профессиональной среды. В Москве он близко дружил с Александром Осьмеркиным, был хорошо знаком с Лансере, Фальком, Машковым, Кончаловским, с семьей архитектора Шехтеля. Среди писателей и членов их семей, оказавшихся в Чистополе, у него почти не было знакомых. Исключение составляла семья искусствоведа Александра Германовича Шора и его жены, детской поэтессы Маргариты Ильиничны Ивенсен.

Бывая у них, он имел возможность говорить на близкие ему темы. (Девочки Шоров – Агда и Гедда – находились, как и я, в интернате.)

Александр Плигин. 1912

Папа всегда был очень нервным, уязвимым человеком, а трудности жизни в Чистополе резко усугубили его состояние. Одной из самых больших бед было отсутствие работы – не только по профессии, но и любой, которая могла бы поддержать его существование. Одно время он устроился на стройку и что-то зарабатывал, но это длилось недолго. Когда была эта работа, он выделял из своих скудных средств какие-то суммы, которые передавал для меня дедушке и бабушке. Он меня очень любил и страдал не только от своей нищеты, но и оттого, что не может мне помочь.