Ересь - С. Дж Пэррис

Ректор уставился на меня:

— Неужели еще одно?..

— Мы ничего не узнаем, сэр, пока вы не придете и не займетесь расследованием.

Андерхилл молча кивнул.

Слайхерст ждал нас у западного придела, перед дверью на лестницу в комнаты заместителя. Слабый румянец вернулся на его щеки, но дрожь не утихла.

— Соберитесь с духом, ректор, — осипшим голосом выговорил он. — Я вернулся поутру из Бэкингемшира, выехал с рассветом и только что добрался до колледжа. Решил сперва отнести деньги, собранные в нашем поместье, в хранилище, а потом уж переодеться. Постучал и позвал Джеймса, но он не ответил. Я взял запасные ключи от его комнаты у Коббета. Дверь в хранилище была заперта снаружи, как полагается, но, когда я открыл ее, я увидел… — Глаза казначея выпучились, словно он вновь увидел «это», и он затряс головой, изо всех сил сжимая зубы.

— Увидел — что? — спросил ректор, но, судя по голосу, ему вовсе не хотелось услышать ответ.

Слайхерст молча покачал головой и указал нам на лестницу. Ректор смущенно обернулся ко мне.

— Доктор Бруно, если б вы… Вы уже проявили мужество и ясность мысли в подобной ситуации.

Я кивнул. Трусишка ректор правил своим мирным книжным царством, где врага побивают риторикой, но в его мир вторглось насилие, и он был в полной растерянности. Он страшился того, что предстояло увидеть, и забавный итальяшка уже не казался ему смешным — мистер Андерхилл просил итальяшку поддержать его. Слайхерст искоса, прищурившись, смерил меня взглядом: он-то и в момент потрясения не забыл, как меня любит, и предпочел бы обойтись без меня. Но не спорить же с ректором.

Ступенька скрипнула, и ректор задрожал всем телом. На площадке было сумрачно, однако, войдя в комнату доктора Ковердейла — Слайхерст после себя оставил дверь нараспашку, — я заметил на пороге какие-то пятна. Наклонившись, я разглядел, что это размазанные следы, и вели они сюда из башенной комнаты. Я тронул пальцем один из следов, и на нем осталась липкая ржавого цвета масса — судя по запаху, это могла быть только кровь, причем давно запекшаяся. Полный дурных предчувствий, я обернулся к своим спутникам: лицо ректора побелело и молочным пятном выделялось в сумраке лестничного пролета. Все же он решительно кивнул, приказывая мне идти вперед.

Дверца в глубине башенной комнаты тоже была распахнута. За ней обнаружилась узкая винтовая лестница, ведущая в верхний этаж башни. Примерно на полпути была еще одна тяжелая дубовая дверь — ее Слайхерст тоже оставил открытой, когда бежал от ужасного зрелища. Пахло смертью — ошибиться было невозможно. Этот запах ударил мне в нос уже на пороге, и ректор, тоже почуявший этот запах, как-то по-заячьи взвизгнул и присел. Я набрал в грудь побольше воздуха, распахнул дверь и вошел в хранилище колледжа.

Взвизгнул я не хуже ректора, и меня тоже чуть не вырвало. Но немного пришел в себя, когда ректор ухватил меня сзади за полу камзола — ему, видите ли, не терпелось посмотреть. Так вот, значит, куда подевался доктор Джеймс Ковердейл…

Хранилище было довольно просторным помещением, однако здесь казалось, будто стены и потолок давят на тебя со всех сторон. Главным образом это ощущение вызывал чудовищный запах; впрочем, балки и впрямь нависали ниже, а оба окна — одно с видом на двор, другое на Сент-Милдред-роуд — были уже. Вдоль стен стояли разного размера тяжелые деревянные сундуки, все украшенные гербами, окованные железом, с крепкими навесными замками — казна колледжа Линкольна.

Слева от окна, выходившего на двор колледжа, стоял Джеймс Ковердейл. Руки его были соединены над головой и привязаны к металлической скобе в стене, куда обычно вставляли свечи. Джеймс был раздет до нижнего белья, голова его упала на грудь, на пропитанную засохшей кровью льняную рубашку. Судя по всему, он уже довольно давно был мертв, но более всего меня поразило не зрелище смерти как таковой — не это заставило меня вскрикнуть в испуге, — а стрелы, целый десяток стрел, торчавших из его груди. Несчастного превратили в подушечку для булавок. А может, в статую святого? Догадаться было нетрудно — сообразил это и ректор, судя по тому, как он вцепился дрожащими пальцами мне в руку. Я искоса глянул на него: замерев от ужаса, не в силах отвести взгляд, Андерхилл смотрел на второй за два дня труп. Губы его беззвучно шевелились, и я подумал, что ректор шепчет про себя молитву. Но оказалось, что он пытается заговорить, вот только голос не слушается. Когда ректор произнес, наконец, слово — вернее, имя, — это было то самое имя, которое минутой раньше чуть не сорвалось с моих уст:

— Себастьян!

— Какой Себастьян? — нетерпеливо спросил Слайхерст. Он так и не вошел в комнату, медлил на ступеньках и даже отвернулся. С него, мол, хватит.

— Святой Себастьян, — тихо пояснил я.

Ректор кивнул и рассеянно заговорил:

— «Приказали взять его и вывести в чистое поле, и там его же воины пронзили его тело стрелами без счета», — хрипло процитировал он, из Фокса разумеется. — И вот, смотрите. — Дрожащей рукой ректор указал на стену: палец, смоченный кровью убитого, кривовато вывел возле окна уже знакомый мне символ зубчатого колеса.

— А вот и оружие, — окрепшим голосом произнес Слайхерст. Он переступил порог и указал в том же направлении: у стены под окном был небрежно прислонен длинный английский лук с изящной резьбой, с накладным ало-зеленым узором, а рядом лежал такой же резной пустой колчан. Можно было подумать, закончив работу, убийца хладнокровно и аккуратно сложил здесь орудия своего ремесла.

— Это лук Габриеля Норриса, — в изумлении вскрикнул ректор. — Я велел ему отнести лук в хранилище, после того как он застрелил того пса.

— Теперь мы знаем, кто убийца, — удовлетворенно кивнул Слайхерст.

Я подошел поближе к телу и присел на корточки, чтобы заглянуть в лицо покойнику.

— Не стрелами его убили, — сказал я.

— Должно быть, он умер от лихорадки. — Быстро же к Слайхерсту вернулось привычное ехидство.

— Тише, Уолтер! — одернул его ректор, и в кои-то веки я порадовался его властному тону. — Что вы обнаружили, доктор Бруно?

— Горло перерезано, — ответил я.

Сжав зубы, я схватил Ковердейла за волосы и приподнял голову. Ректор взвизгнул и закрылся платком, Слайхерст содрогнулся и отвел взгляд. Глаза мертвеца были полузакрыты, во рту у него торчал кляп, а горло было перерезано от уха до уха. Когда я приподнял голову, рана полностью обнажилась; судя по ее неровным краям, работа была проделана грязно: убийца несколько раз наносил удары, оставляя царапины и порезы, пока, наконец, сумел-таки завершить свое кровавое дело. Не так уж он был опытен, этот убийца.

— У кого могло быть орудие убийства? — с дрожью в голове спросил ректор. — Холодное оружие членам университета запрещено носить даже в городе.

— Хватило бы и бритвы, — мрачно ответил я. — Даже хорошо отточенного перочинного ножа.

— Но зачем, убив, стрелять в него из лука, словно в кабана? — Слайхерст отважился подойти поближе. — А этот рисунок — это какое-то сообщение?