Алийское зеркало - Кира Измайлова

Я осознавала, что это не моя мать, что деревни вокруг нет, это все равно что холст и картон с нарисованными заморскими дворцами и далекими джунглями, перед которыми лицедеи разыгрывают представления (герцог был большим любителем подобных забав). Но как выбраться отсюда? Побегу… и что дальше? Вернусь к колодцу, и снова матушка будет ждать меня с полным ведром чистой воды, поведет домой, и так снова и снова, раз за разом? Да лучше уж в чистом поле бродить, чем видеть вместо родного человека безмозглую куклу!

А что видит сейчас Ири? Прибегает после очередного своего опасного приключения, а я говорю ей, мол, вымой руки, переоденься, причешись да берись за дело? Она ведь поймет, что это не я, не настоящая ее мать, верно?.. С ее-то чутьем!

Но каково ей в одиночку? А может, ей подсунули видение, в котором все хорошо и ладно и мы с Ирранкэ и с нею живем вместе где-нибудь далеко, в тех краях, о которых Ири всегда мечтала, — где-нибудь у моря, или у великой реки, или в лесных дебрях у большого озера? И если она поверит, что это правда, кто знает, что с ней случится?

Что-то шершавое коснулось моей щеки, и я очнулась. Это ящерка, вытянув длинную шею, слизывала мои слезы и щекотала мне щеку и подбородок шершавым язычком. Странно, я была уверена, что такие языки у кошек, а у ящериц они гладкие и скользкие…

«Я не хочу идти с ней, — думала я. — Я ее боюсь. Не знаю, что увижу дома. Не проговорюсь ли об Ири — кажется, матушка и не слышала о ней. Почему так? Откуда все это взялось?»

Это же память Ирранкэ, сообразила я вдруг. И даже не его собственная, а его слуги, того, которого он послал разузнать, что за женщина принесла в замок заветный ключ… Откуда же алию знать, как живут простые люди? Если он и увидел что-то, то лишь мельком, и уж точно не обратил внимания на калитку тетушки Моны и каких-то коз с собаками, а о моем брате мог что-то услышать, но и только. Верно, тогда Дан как раз полюбил рыбалку и все время удирал на речку, вот, наверно, матушка и пожаловалась соседке у колодца, что сын совсем от рук отбился! Рыба, конечно, подспорье недурное, но неплохо бы и по хозяйству помочь, отец вон с ног сбился…

И мне сделалось вдруг легко-легко… Фея не знает, что я не одна, что у меня есть Ири! Знала бы, так наградила бы кошмарами, в которых мне пришлось бы бежать к дочери, сбивая ноги в кровь, но нет, обошлось… Обошлось.

Теперь мне самой бы выбраться из этого морока и найти Ири, о большем я и не мечтаю… Вот только как отделаться от существа, принявшего вид моей матери? Я могу пойти за ней до самого дома, вон, уже виднеется наш забор, но что я стану делать, когда она усадит меня за стол? В чертогах фей нельзя есть и пить, только в родительском доме как откажешься от угощения?

— Ты хорошо служишь, старой герцогине нравишься, — негромко бубнила матушка себе под нос. — Может, кто из ее придворных взял бы Дину в услужение? Хорошенькая же и смышленая, почти как ты! А там, глядишь, и муженек бы ей нашелся, может, из конюших или сокольничих, чем плохо?

У Дины теперь подрастало трое ребятишек, а тогда… Верно, тогда она была еще на выданье, и матушка переживала: не засиделась бы в девках, как я! Нет, обошлось, и муж Дине достался хороший, пускай вдовец и не слишком молодой, но ласковый — он ее на руках носил. Первая жена у него родами умерла, потому как родня запретила звать лекаря, мол, само все образуется, как от века заповедано… Ну так на этот раз он их самих послал через плетень, а там потом дремучим лесом. Все сделал, лишь бы жена и ребенок живы остались, и за это я ему была благодарна — Дину я любила больше других сестер. Может быть, не только за добрый нрав, а еще и потому, что это именно она жила у меня, когда родилась Ири, и помогала ухаживать за ней. У других на руках Ири быть не любила, хотя и могла потерпеть, а Дине всегда улыбалась и тянулась к ней…

— Конечно, матушка, — сказала я. — Я спрошу. Да, непременно спрошу.

Куда же бежать? Или можно просто остановиться и ждать, пока у «матушки» закончится завод, как у механических игрушек? А если не закончится, что, так и топтаться на одном месте, слушая ее речи?

Внутри все снова будто завязалось тугим узлом от боли, от страха, от невозможности сделать хоть что-нибудь, вернуть дочь, хотя бы увидеть ее…

— Входи скорее, — говорила «матушка», открывая калитку, — входи… Мы все тебя ждем…

И, честное слово, я уже сделала шаг, будто завороженная, и даже дошла до крыльца, как вдруг ящерка скользнула вниз по моей руке и вцепилась острыми зубками в мякоть большого пальца, прокусив его до крови.

От неожиданности и резкой боли я вскрикнула и выронила ведро, успев еще мельком подумать, что сейчас вымочу штаны, да и в ботинки натечет, сушить придется! Но… ведро с грохотом упало на нижнюю ступеньку, и хоть свалилось оно на бок, из него не вытекло ни единой капли! Клянусь, вода осталась внутри, будто нарисованная, даже не колыхнулась… То-то и ящерка не смогла напиться!

И у матушки в ведре такая же неживая, ненастоящая вода, и глаза у нее будто бы стеклянные, она даже не щурится, хотя всю жизнь жаловалась, что на ярком свету плохо видит. Полноте, да мигнула ли она хоть раз за все это время? И дышит ли?

Я шагнула назад, едва не споткнувшись о ступеньку, и подхватила ведро — чем еще отбиваться, если вдруг нападут? А оно все ж таки увесистое…

В самом деле, увесистое, поняла я вдруг, а когда я несла его от колодца, то и не заметила особенной тяжести. Я все поняла, когда еще пара капель крови из укушенного пальца упала в ненастоящую воду, а та заволновалась в ведре, и, когда я наклонила его, пролилась наземь.

«Кровь Короля-чародея, — пришло мне в голову, — губителя фей… пускай ее во мне всего ничего, но неужто не хватит на то, чтобы прогнать морок?»

— Идем, — бормотала матушка, подходя все ближе и ближе, — что же ты стоишь? Все заждались…

— Да пропади ты! — крикнула я и выплеснула воду из ведра на существо, принявшее вид моей матери. — Сгинь, рассыпься!

Это было… жутко. Она не рассыпалась, она начала оплывать, как восковая фигурка подле пламени свечи, теряя форму и краски, и только голос еще слышался, глухой, мертвый:

— Мы ждем… ты спроси…

Я оглянулась — дома кругом тоже плавились, текли, и небо сворачивалось воронкой, как в том видении Ирранкэ, и…

И ящерка, успевшая вернуться на плечо, снова больно укусила меня.

— Да, я понимаю, надо бежать, — всхлипнула я, — но куда?

На этот раз она цапнула меня за левое ухо, и я посмотрела в ту сторону. Там покамест не творилось ничего особенного, и я со всех ног кинулась прочь от существа и дома, прикинувшихся родными.

— Что дальше? — спросила я вслух, вскарабкавшись на косогор и оглядевшись. Проклятый ракитник с привязанной к ветке белой тряпицей оказался совсем рядом. — Что?! Слышишь, ты, тварь? Ты, фея! Где ты прячешься, гадина?! Хочешь посмеяться надо мной? Ну так давай, давай, продолжай! Думаешь, у меня силы кончились? Не дождешься, мразь бездушная!