Иноземцы на русской службе. Военные, дипломаты, архитекторы, лекари, актеры, авантюристы... - Валерий Ярхо

Не исключено, что «ни в чем не повинные женщины» эти были известны всей округе и солдаты сами порой прибегали к их ласкам, а может быть, Золотарев в своем кратком воззвании был как-то особенно убедителен, но только преображенцы тут же кинулись на выручку и, разогнав госпитальный конвой,всех освободили.

Когда доктору Тейльсу доложили, что отправленные им в полицию дамочки и студенты туда не попали, он страшно разгневался и спустя два дня отправил семерых проштрафившихся учеников в Коллегию экономии, в ведении которой тогда находился госпиталь. В сопроводительной бумаге доктор писал о том, что отосланные им люди учатся скверно, пьянствуют и развратничают, а потому просил их от госпиталя отлучить.

Однако студенты были не лыком шиты — многие из них провели в госпитальной школе по десятку лет и более, поскольку тогда определенного срока обучения не было, видали всякое и знали, кому и что сказать. Давая показания на допросах в Коллегии экономии, они уверяли, что доктор Тейльс возводит на них напраслину. Тот же Золотарев уверял, что дама, с которой его увидел Тейльс, из-за чего разгорелся весь сыр-бор, никакая не гулящая «женка», а честная жена жителя Немецкой слободы Шмидта, а разговаривал он с ней о своем белье, которое отдавал в стирку. Обвинение в нерадении по части учения студенты единогласно отвергли, заявив, что проявлять усердие им не в чем, так как никакого учения с марта месяца нет, поелику доктор Тейльс учить их не хочет, ибо сам многого не знает и боится свое незнание обнаружить. Перейдя от оправданий к обвинениям, студенты попросили экзаменовать их «помимо доктора Тейльса», для чего отправить в Петербург. Еще жаловались на мизерность своего содержания, которым невозможно прожить, не занимаясь побочными промыслами.

В имперскую столицу их, конечно, не послали, но экзамен решили устроить, собрав комиссию из компетентных врачей. В зависимости от результата этих испытаний должны были выбрать — кого оставить учиться далее, а неспособных сдать в солдаты. Тогда же в госпитале были проведены проверки, выявившие, что учение действительно не производится, и решено было вернуть на прежнюю должность доктора Матвея Кланке для преподавания теоретических наук; обучение операциям, анатомии и хирургии поручили доктору Траутготту Герберу, выпускнику Лейпцигского университета, исполнявшему обязанности смотрителя Аптекарского сада. Обоим докторам-преподавателям положили жалованье 300 рублей на год.

С семерыми студентами, обвиненными доктором Тейльсом, поступили следующим образом. Самого старшего из них, Буйнакова, несмотря на обвинения Тейльса, указывавшего, что данный индивид сильно пьет и груб с пациентами: «Одного болящего рукой толкал в брюхо, от чего тот всю ночь пребывал в беспокойстве», оправдали и произвели в лекаря. Сделано это было не столько по знаниям, им показанным, а в уважение многих лет учения — Буйнаков оставался при госпитале еще с первого набора, проведенного Бидлоо в 1707 году. Тогда же ко всеобщему обозрению были открыты суммы содержания студентов-медиков: тот же Буйнаков за восемнадцать лет ученичества в сумме получил 264 рубля 24 копейки. Сотоварищей Буйнакова экзаменовали перед особой комиссии во главе с штат-физиком московской аптеки доктором Демьяном Синопием. Все они продемонстрировали слабые знания, но все же их отправили в медицинскую канцелярию «для определения к местам», и только Константина Муликова вернули в госпитальную школу.

А там произошли значительные изменения, поскольку неудачное управление госпиталем и школой доктором Тейльсом вызвало недовольство архиятера, то бишь царского лейб-медика, Ивана Фишера, который стал отправлять Антона Тейльса, подальше от школы, в командировки — благо что было куда: в стране свирепствовала эпидемия «моровой язвы». А в 1738 году Тейльса от управления госпиталем отстранили окончательно и вместо него назначили Лаврентия Лаврентьевича Блюментроста, выходца из влиятельного клана медиков, обосновавшихся в Москве во второй половине XVII века. Доктор Блюментрост занялся устройством школы, повысив уровень преподавания предметов и добрав число учеников «до прежних кондиций», то есть до 50 человек. Никаких особо грандиозных событий под его руководством не произошло, но госпиталь и школа работали вполне исправно.

Медико-хирургическое училище при московском госпитале, неоднократно реформируемое и переподчинявшееся разным ведомствам, просуществовало без малого век, до 1798 года, когда все подобные училища были переименованы в Медико-хирургические академии. Созданный Николаасом ван Бидлоо госпиталь существует и поныне под названием «Главный военный клинический госпиталь имени H. H. Бурденко». Имя его основателя известно разве что тем, кто интересуется историей отечественной медицины, но, если дело того, кто уже давно умер, вполне живо, это, наверное, и есть один из вариантов бессмертия.

Король-рыцарь Карл XII, которого царь Петр величал своим учителем, не желал считаться с политическими нюансами и вместо того, чтобы покончить с войной на самом выгодном для себя этапе, продолжил воевать, обрушившись на Польшу. Русских он за противников не считал. И даже когда осенью 1707 года двинул войска на Россию, надеялся на легкую победу, не понимая, как за эти годы изменился его противник. У него еще был шанс, когда в 1708 году в его лагерь, под Вильно, прибыли послы царя Петра с предложением мира на сложившихся условиях, но Карл желал вернуть под власть шведской короны те земли в устье Невы, которые русский царь успел захватить, пока он покорял Польшу. И не просто вернуть, а непременно, прежде захватив Москву, перекроить карту по своему разумению. О том, что он намеревался делать далее, после того как победит, точных сведений не имеется. На этот счет король особенно не распространялся, ибо настоящий рыцарь должен быть скуп на слова.

Ему нравилось воевать. Он полагал себя защитником истиной лютеранской веры. По его разумению, это были вполне достаточные поводы для продолжения военных действий. Главным образом по этим причинам предложения русских послов о мире были отвергнуты, и шведская армия продолжила поход, не подозревая, что идет к гибели.

В этом походе, к немалому своему изумлению, шведы столкнулись с какой-то странной тактикой: противник уклонялся от больших сражений, отступая в глубь страны, а уходя, уничтожал все припасы, оставлял за собой выжженные селенья. Наступать по огромной, искусственно созданной пустыне король не решился и, вопреки первоначально разработанному плану, на Москву не пошел, а свернул на Украину, где, пополнив запасы продовольствия и фуража, стал ждать подхода корпуса Левенгаупта. Ожидания были напрасны — корпус был перехвачен русскими на марше и разгромлен.

Неприятности продолжились, когда Карл осадил Полтаву: узнав о приближении главных сил русских, он пожелал лично отправиться на разведку и, наткнувшись на русские аванпосты, в перестрелке получил пулю в ногу. Решающей битвой войны он мог командовать, только сидя в кресле, и, когда его армия потерпела сокрушительное поражение, Карл с горстью верных ему людей едва избежал плена.