Король лжи - Джон Харт

Посветив по стенам вокруг, я усомнился в этом. Обычное место, у которого нет никакой потребности в памяти. Затем я поднял взгляд. Потребовалась секунда, чтобы зафиксировать увиденное, но, когда это произошло, я ощутил новую надежду. Содержимое ливневого стока не спускалось прямо в туннель; существовал другой выступ три фута шириной, рядом с крышей туннеля.

Согнувшись почти пополам, я вскарабкался на плиту, грязную и мокрую. Это было больше чем выступ. Скорее, еще один маленький туннель. Он уходил за стену на три или четыре фута. В самом его конце был виден свет из ливневого стока. Место было завалено прутьями, сухой растительностью, мусором. Я начал разгребать все, Я выгребал и выгребал. Быстро. Отчаянно. Я почти добрался до задней стены. Напряжение росло, мое лицо упиралось в бетон, сухожилия натянулись. Наконец я почувствовал что-то твердое. Мои пальцы стали расчищать место, притягивая это «что-то». Они вцепились в него, зная, что это такое, и вырвали его оттуда. Это был револьвер. Макс оказался прав.

Я спускался на корточках вниз на плиту, как первобытный человек. Посветил на оружие, уже зная, что это было оружие Эзры. Он никогда не позволял мне подержать его в руках, нельзя было даже прикоснуться к нему, но я знал его с детства. Видя, как он тыкал им в лицо моей матери, разве мог я забыть его? Он был из нержавеющей стали, «Смит-Вессон» с изготовленной на заказ жемчужной рукояткой. Среди жемчужин была серебряная пластинка с выгравированными инициалами моего отца. Он очень гордился им, оружием богатого человека, и это объясняло, почему я помнил его так долго.

Джин знала, где хранилось оружие.

Барабан открылся со скрежетом: шесть ячеек, две из них пусты. Я увидел крошечные царапины, сделанные бойком взрывателя. «Такие маленькие метки, – думал я, касаясь их, – проделали такую большую дыру в моей вселенной». Я перевернул пистолет. Он был тяжелым и грязным. Я не сомневался, что пистолет выстрелит, если нажать на спусковой крючок. На мгновение я отчетливо представил себе это.

Я захлопнул барабан, и на какой-то момент реальность открытия ошеломила меня. Это был инструмент смерти моего отца, последний предмет, который он видел на земле. Мои пальцы обхватили твердый металл, я пытался представить глаза отца. Они были умоляющими? Выражали презрение? Или наконец в них появилась любовь? Чем прогневил он судьбу, что она заставила дочь использовать его собственное оружие против него? Взял ли он на себя ответственность или отказался даже в самом конце? Я водил пальцами по барабану, зная ответ, и это причиняло мне боль. Джин жила с его презрением – это было единственное чувство, которое у отца нашлось для нее.

Какой позор. Какой ужасный, гребаный позор.

Вдруг я почувствовал, что должен выйти из этого ада, подальше от крыс, запахов и воспоминаний. Следовало избавиться от оружия и просчитать свой следующий шаг. Но сначала нужно вытереть оружие носовым платком. Я открыл пистолет и протер его изнутри. Извлек все пули и вытер их тоже. Многих людей поджарили из-за того, что они не проделали такой работы. Потом я перезарядил пистолет и обернул тем же платком.

Если бы полицейские нашли меня с оружием, Джин была бы чиста. Хоть здесь я достиг бы чего-то, но этого было недостаточно, еще нет.

Напоследок я окинул взглядом это мрачное место, затем повернулся и стал уходить. Мне казалось, что я почувствую что-нибудь, но ничего не было, только эхо шагов, которые выводили меня на свежий воздух и под луну, осветившую все окрестности. И в том серебряном месте между откосами высоких берегов, которые походили на стены, мне захотелось стать на колени и вознести благодарность Господу – увы! Я продолжал карабкаться вверх, продираясь через шипы кустарника, пока не добрался до вершины туннеля и голос воды стал едва слышен, словно шепот.

Итак, это произошло. В моей руке было оружие убийства. Грязный, мокрый, в крови, я был напуган тем, что полицейские найдут меня, прежде чем я успею сделать то, что должен. Это было плохое место, чтобы оставаться здесь. Я еще не находился в розыске, но уже чувствовал петлю на шее и знал, что это только вопрос времени. Прошло пять дней с тех пор, как нашли тело моего отца, – целая жизнь, в течение которой я узнал кое-что о том, как и чем жил этот старик. Бывало, он говорил, что всем достаются змеи, которых надо убить, и мне казалось, что я понимаю смысл этого высказывания, Но человек не может убить своих змей, не открыв глаза, дабы увидеть их, – правда, о которой он забыл упомянуть.

Я стоял один на мосту в пяти милях от города. Солнце почти подошло к зениту, и я мог слышать шум реки. Я перегнулся через поручень, как будто желая получить от нее силу. Прощупывая пальцами пистолет, я думал о Джин, о том, каково это было ей нажать на курок, уйти, пытаясь справиться с проблемами. Я наконец понял ее состояние во время попыток самоубийства, и было жаль, что нельзя сейчас сообщить ей об этом. То, что прежде казалось безумным, теперь приобрело точный смысл. Забвение. Облегчение. В конце концов, что мне было терять? Карьеру, о которой я так беспокоился? Семью? Ответную любовь женщины, которую любил? Только невыносимую близость Ванессы и веру в то, что это могло быть чем-то потрясающим.

Если и оставался у меня кто-то, то это Джин. Она была последней из всего моего семейства, и в этом одиночестве я мог сделать что-нибудь хорошее для нее. Убей я сам себя здесь этим оружием, и они обвинили бы меня в смерти Эзры. Дело закрыли бы. Возможно, тогда Джин смогла бы обрести какое-то умиротворение, оставив Солсбери и уехав в то место, где призраки одних утраченных любимых посещали бы других, но не ее. Смог бы я сделать то же самое, случись подобное с Ванессой?

Но такое никогда не случилось бы. Ванесса шла дальше, и так правильно. Тогда к черту все это! Одно мгновение храбрости.

Я взвел курок пистолета, и в его звуке была завершенность.

Неужели я приехал сюда, чтобы сделать это? Нет. Я приехал, чтобы выбросить в канаву оружие, увериться, что его никогда не найдут и не смогут использовать против Джин. Мысль о заключительном действии казалась правильной. Одно мгновение, возможно, вспышка боли – и Джин была бы свободна. В конце Миллз получила бы фунт ее плоти и мою жизнь.

Я пристально смотрел на реку, наблюдая за тем, как легко туман садится на воду, придавая ей новую глубину. Золотой край солнца всплыл из-за деревьев, мое последнее солнце, и я не сводил с него глаз. Мир распрямлялся с решительной ясностью, и я так отчетливо все это видел: зеленые поля, темные деревья, грязную змею реки, которая двигалась так, будто ее тоже уничтожали.

Я приставил дуло к подбородку, плотно прижал его и ждал, пока достанет мужества нажать на курок, я искал силу в нахлынувшей волне лиц. Увидел мать, когда под ней провалился пол. Джин, проклинающую меня за то, что правду Эзры я сделал своей собственной. Я видел ее лицо на похоронах, отвращение, когда я попытался взять ее за руку. Потом Ванессу – жестоко избитую и изнасилованную в вонючей грязи. Я почувствовал стыд, настолько всеобъемлющий, что даже сейчас он отравлял меня. Я позволил увести Ванессу так далеко и дал случиться этому. Во взрыве ненависти к самому себе я наконец нашел силу, которую искал. Спусковой крючок двинулся под пальцем, чтобы сжечь меня, и я ткнул дулом в подбородок так сильно, что пришлось вскинуть голову. Я открыл глаза, чтобы снова посмотреть на небо. Оно простерлось надо мной как Божья длань, и в небесном куполе неподвижно парил один-единственный ястреб. Он сделал круг, и я стал наблюдать за ним. Тогда он издал крик и улетел, и я понял, что не смогу нажать на курок.