Великий перелом - Гарри Тертлдав

Танкисты снова засмеялись. И Скорцени тоже. Он мог заварить кашу, но мог и проглотить.

Они с Ягером отошли от лагеря — не слишком далеко, чтобы не заблудиться, но подальше от солдатских ушей. Их сапоги чавкали по грязи. Весенняя распутица замедлила немецкое наступление в той же степени, что и ответные меры ящеров.

В луже неподалеку громко и печально квакнула первая лягушка.

— Она еще пожалеет, — тревожно сказал Скорцени. — Сова или цапля схватят ее.

Ягеру не было никакого дела до лягушек.

— Ты сказал — дьявольская работа. Какую чертовщину ты имел в виду и что я должен с этим делать?

— Даже не знаю, понадобишься ты или нет, — ответил Скорцени. — Надо посмотреть, как пойдут дела. Просто я был по соседству, подумал, брошу все, приду и скажу — привет. — Он поклонился в пояс. — Привет.

— Ты невозможен, — фыркнув, сказал Ягер. Скорцени засиял, он принял это за комплимент. Призвав все свое терпение, Ягер начал снова:

— Попробуем еще раз. Чего ради ты появился тут по соседству?

— Я собираюсь доставить подарок, как только найду наилучший способ сделать это, — сказал эсэсовец.

— Зная, какие именно подарки ты доставляешь, уверен, что ящеры обрадуются, получив его, — сказал ему Ягер. — Если я могу завязать бант на упаковке, только скажи.

Вот так. Он сам сказал это. Чему быть, того не миновать.

Он ожидал, что штандартенфюрер СС пустится описывать экстравагантные, вероятно, даже непристойные подробности своего плана. Скорцени, как ребенок, радовался своим кошмарным придумкам. Ягеру он вдруг представился ребенком лет шести, в коротких штанишках, открывающим коробку с оловянными солдатиками: почему-то Скорцени и в образе ребенка тоже имел шрам на лице.

Но тут, прежде чем ответить, он бросил на Ягера короткий взгляд.

— Ящеры тут ни при чем.

— Нет? — Ягер поднял бровь. — Хорошо, выходит дело во мне? Почему же ты честно меня предупреждаешь?

Он вдруг протрезвел: было известно, что офицеры, которыми недовольно высшее командование, исчезали с лица земли, словно и не существовали вовсе. Чем же он не угодил кому-то, исключая противника?

— Если у тебя пистолет с одной пулей, скажите хотя бы — за что?

— Ну ты додумался! Богом на небесах клянусь, ты ошибаешься! — Скорцени поднял вверх правую руку. — Ничего подобного, клянусь. Ни ты, и никто из твоих подчиненных или командиров — вообще никто из немцев.

— Хорошо, — сказал Ягер с огромным облегчением. — Что же ты тогда так скромничаешь? Враги рейха остаются врагами рейха. Мы сметем их и двинемся дальше.

Лицо Скорцени снова стало непроницаемым.

— Ты говоришь это теперь, но ты не всегда поешь эту песню. Евреи — враги рейха, не правда ли?

— Если они и не были ими раньше, мы определенно сделали все, чтобы они ими стали, — сказал Ягер. — Но все равно мы хорошо сотрудничали с евреями Лодзи, которые не позволили ящерам использовать город в качестве опорного пункта против нас. Если разобраться, они вполне человеческие существа, так ведь?

— Мы сотрудничали с ними? — сказал Скорцени, не отвечая на вопрос Ягера. — Я скажу тебе, с кем они сотрудничали: с ящерами, вот с кем. Если бы евреи не наносили нам ударов в спину, мы захватили бы гораздо большую часть Польши, чем имеем сейчас.

Ягер сделал усталый жест.

— Зачем нам это? Ты знаешь, что мы делали с евреями в Польше и в России. Разве удивительно, что они не любят нас за то, что мы такие хорошие христиане?

— Вероятно, неудивительно, — сказал Скорцени, и — как услышал Ягер — без всякой злобы. — Но если они хотят играть с нами в эти игры, они должны заплатить за это. А теперь — хочешь, чтобы я продолжил то, что должен сказать, или предпочтешь не слышать — и не знать, о чем идет речь?

— Продолжай, — сказал Ягер. — Я не страус, чтобы прятать голову в песок.

Скорцени улыбнулся. Шрам на щеке стянул половину лица в гримасу, которая могла бы принадлежать горгулье, сидящей высоко на средневековом соборе, — а может быть, сработало воображение Ягера, ощутившего ужас, слушая слова эсэсовца.

— Я собираюсь взорвать самую большую бомбу с нервно-паралитическим газом, которую только видел мир, и сделать это в самом центре лодзинского гетто. Что ты думаешь об этом? Ты — полковник или лидер скаутов во взрослом мундире?

— …твою мать, Скорцени, — спокойно сказал Ягер.

Едва эти слова слетели с его губ, он вспомнил партизана еврея, который использовал это выражение в каждом втором предложении. Эсэсовцы расстреляли еврея — Макса, так его звали — в местности под названием Бабий Яр, неподалеку от Киева. Они плохо сделали свою работу, иначе Макс не смог бы рассказать свою историю. Один бог знает, со сколькими они эту работу сделали хорошо.

— Это не ответ, — сказал Скорцени, такой же неуязвимый для оскорблений, как танк ящеров для пулемета. — Скажите мне, что ты думаешь.

— Я думаю, это глупо, — ответил Ягер. — Евреи в Лодзи помогали нам. Если вы начнете убивать людей, которые делают это, вы быстро останетесь без друзей.

— А-ай, эти ублюдки играют с обоих краев в середину, и ты это знаешь так же хорошо, как и я, — сказал Скорцени. — Я получил приказ, и я намерен выполнить его.

Ягер выпрямился по стойке смирно и выбросил вперед правую руку.

— Хайль Гитлер! — сказал он.

Он отдал должное Скорцени: забияка увидел в этом жесте сарказм, а не молчаливое согласие. Более того, реакция Ягера даже показалась ему забавной.

— Ладно, не надо портить мне настроение, — сказал он, — мы ведь не раз были вместе. И на этот раз ты можешь оказать мне большую помощь.

— Да, я смог бы сделать для тебя прекрасного еврея, — невозмутимо сказал Ягер. — Как ты думаешь, сколько времени надо, чтобы оправиться после обрезания?

— Тебе не к лицу непристойности, — сказал Скорцени, качаясь на каблуках и сунув большие пальцы в карманы брюк — это придавало ему вид молодого бездельника на углу улицы. — Должно быть, старость приходит, а?

— Ты так думаешь? И чем, интересно, я могу помочь? Я никогда не был в Лодзи. Наступление далеко обошло город, так что мы не увязли в уличных боях. Мы не можем позволить себе терять танки от «коктейля Молотова» и тому подобного: мы и так потеряли слишком много машин в боях с ящерами.

— Да, именно такое сообщение ты послал в дивизию, дивизия — в штаб армии, и высшее командование купилось, — кивнув, сказал Скорцени. — Браво. Может быть, ты получишь красные лампасы на брюки как офицер генерального штаба.

— И ведь это сработало, — сказал Ягер. — Я видел в России уличных боев больше, чем мне хотелось бы. Ничто в мире не перемалывает людей и машины так, как эти бои, а мы не должны были нести лишние потери.