Любовь окрыляет - Галина Владимировна Романова

– Почему сегодня так? – вежливо поинтересовался Симаков.

Он решил до конца выслушать все жалобы немолодой уже, но достаточно симпатичной женщины с модной стрижкой, на высоченных каблуках и в чрезвычайно короткой юбке.

Во-первых, она ему понравилась. Не выпендривалась перед ним. И не боялась. Удостоверение прочла без невольного трепета, как зачастую это случается. Сразу предложила сигарету. Он закурил, разумеется, встав с ней рядом возле окна.

Во-вторых, когда человек до конца выговорится, нажалуется вдоволь, он невольно проникается симпатией и доверительностью к тому, кто сумел его выслушать.

А в-третьих, он уже никуда не спешил. Полчаса, отведенные ему руководством, истекли еще в пробке. Светланы Карповой на работе не было, как и всех сотрудников их отдела. И…

И вообще, дома его никто не ждал, даже мыши! Почему не поболтать с приятной женщиной и не покурить с ней за компанию возле изрисованного морозом окна?

– Погода какая замечательная, – вдруг произнесла она мечтательно, потушив окурок в пепельнице. – В выходной бы да на лыжах! Вы ходите на лыжах, Игорь Сергеевич?

– Что? На лыжах? Я? – Он изумленно заморгал. Вспомнив тут же, что последний раз стоял на лыжах еще в институте. – Даже не знаю, что и сказать… Забыл уже, наверное, как это делается.

– Мастерство не пропьешь! – кивнула она утвердительно и шлепнула его по плечу: – Приглашаю вас на загородную прогулку на лыжах в ближайшее воскресенье.

– Что? Меня?

Симаков не знал, что говорить. Еще никогда женщина не приглашала его, и тем более на лыжную прогулку. Да у него и лыж-то нет! И стоять он на них разучился наверняка. Пойти, чтобы над ним посмеялись? Он этого не переносил.

– Не стоит долго раздумывать, Игорь Сергеевич, – засмеялась она с непонятной грустью. – Не в жены же я вам себя предлагаю. Всего лишь за город, на лыжах.

– У меня их нет, – неожиданно признался он. – И не было никогда своих. В школе выдавали, в институте…

– У меня есть снаряжение под ваш рост, не переживайте. Так что, могу я на вас рассчитывать? Может, у вас на воскресенье имеются какие-то планы?

В воскресенье? А какие планы у него на воскресенье? В том случае, если не выдернут на работу, не случится ничего страшного и все правонарушители решат хорошенько выспаться в ночь с субботы, то в воскресенье Симаков тоже мечтал отоспаться. Потом хотел сходить в магазин, закупить еды побольше, чтобы не рыскать по пустым полкам холодильника среди недели. Что-нибудь приготовить позатейливее, чем простая яичница с жареной колбасой. И…

– Да нет у меня никаких планов, один я, – вдруг признался он женщине, с которой знаком был пять-десять минут и с которой лишь выкурил по сигарете у занесенного снегом окна. – У меня даже мышей нет!

– А с ними, думаете, веселее? – Она повернулась спиной к окну, оперлась о подоконник, скрестила руки на груди, глянула на него с задумчивостью и вдруг кивнула непонятно кому. – Вы как зашли, я сразу это почувствовала.

– Что это? – забеспокоился Симаков и тут же инстинктивно отодвинулся от начальницы Светланы Карповой.

– Что вы не станете меня раздражать, мешаться под ногами и радовать будете лишь иногда. Что вы… Что вы либо никак, либо навсегда… Но это ни в коем случае не звучит как предложение. Вы не пугайтесь.

Была бы у Симакова на загривке шерсть, встала бы дыбом. Даже позвоночник, кажется, ощетинился, и лопатки напряглись до хруста. И если и испугался Симаков, то совсем не предложения, которое могло последовать.

Это колдовство какое-то, не иначе! Как ей удалось с точностью угадать его собственные мысли?! И повторить их слово в слово, то, что он не так давно говорил Вадику? Может, тот ей позвонил, пока Симаков с охранником разговаривал и на второй этаж поднимался?

Вряд ли, исключено. Вадик даже дороги к этой фирме не знал, и откуда ему известно, кому здесь подчиняется Светлана Карпова. Не мог тот такого знать. И позвонить не мог, и предупредить, и разболтать. Как же тогда она все это?..

– Я ведь, как и вы, живу одна. И мне даже нравится! – снова заговорила она, совершенно не глядя на Симакова, может, привыкла, что каждое ее слово ловят с повышенным вниманием, или имела обыкновение говорить сама с собой, ни к кому конкретно не обращаясь. – Что хочу, то и делаю. Хочу готовлю, хочу нет. Иду, куда хочу, сплю, сколько хочу. Никому не подчиняюсь, ни перед кем не отчитываюсь. За меня некому бояться. Мне не за кого бояться, не за кого рвать сердце, но…

– Но что?!

У него совершенно точно пересохло в горле. Он очень волновался из-за ее слов, из-за самой этой женщины. И казалось очень важным, что она скажет в следующую минуту. Она ведь повторяла его мысли, выдавая за собственные. И это было очень важно для него сейчас. Гораздо важнее Светланы Карповой, ее любовника, всех на свете грабителей и их преступлений.

Эта женщина с модельной стрижкой, удивительно ее молодящей, говорила сейчас как раз то, о чем он размышлял много раз. Но всегда казалось: что-то им недодумано, имеется некий пробел, не хватает какого-то штриха до того, чтобы считать свою жизнь совершенной.

Может, она догадалась?

– Но что?! – поторопил он ее с продолжением. – Вы сказали, что вам не за кого бояться, не за кого рвать сердце, но…

– Но с некоторых пор я вдруг начала понимать, что не чувствую его! Я просто не чувствую своего сердца, Игорь Сергеевич! Оно будто умерло… Или я его сама похоронила в своей спасительной философии, прославляющей одинокую жизнь. Вы-то сами как считаете?

– Что я считаю? – повторил он ее вопрос, совершенно растерявшись.

– Наша одинокая жизнь, очень удобная, не обременительная ни кому-то, ни нам самим, она… Она чего-то стоит?

И ему тут же на ум пришли дерзкие слова Вадика о том, что жизнь Симакова не стоит ничего, раз у него никого нет. Даже мышей!!!

– Наша жизнь, конечно же, не бесполезна, – важно выпятив губу, проговорил Игорь Сергеевич. – Кому-то пользу мы приносим.

– Особенно я, вовремя предоставляя отчетность! – фыркнула она печально и снова повернулась к окну, закуривая. Затянулась, выдохнула густым клубом, замахала рукой, разгоняя дым. – Завтра на мое место придет другая… Назначат вон хотя бы ту же Свету Карпову, и никто обо мне не вспомнит. Никто!

– Ну почему же? – попытался он возразить, хотя сто, нет, тысячу раз был с ней согласен.

– Почему?! Да потому что когда мое сердце остановится насовсем, ничье рядом не дрогнет, понимаете, Игорь Сергеевич?! Ничье!!!

– Но ведь и ваше не болит, – и он зачем-то положил ладонь на левую сторону груди, будто проверяя, есть оно там еще или нет. – И ваше сердце ни о ком не дрогнет. Вы обезопасили себя от боли… Впрочем, так же, как и я.

– Да к черту такую безопасность, Игорь Сергеевич! – с легким стоном перебила она. – Хотите сказать, что вас устраивает это? Вас устраивает, что вы не чувствуете, где больно, а где хорошо? Что… Да так со временем разучишься понимать, где холодно, где горячо!!! Разве это жизнь?! – И тут она вдруг совершенно неподобающе строго как крикнет: – Так вы идете со мной в воскресенье на лыжах или нет?!