Введение в общую культурно-историческую психологию - Александр Александрович Шевцов

Каждому, кто несет наказание, предстоит, если он наказан правильно, либо сделаться лучшим и таким образом извлечь для себя пользу, либо стать примером для остальных, чтобы лучшими сделались они, видя его муки, и исполнившись страха. Кара от богов и от людей оказывается на благо тем, кто совершает проступки, которые можно искупить, но и здесь, и в Аиде они должны пройти через боль и страдания: иным способом невозможно очистить себя от несправедливости. Кто же повинен в самых тяжелых и по этой причине неискупимых злодействах, те служат примером и предупреждением: сами они никакой пользы из этого не извлекают (ведь они не исцелимы!), зато другие извлекают, видя величайшие, самые горькие и ужасные муки, которые вечно терпят за свои проступки злодеи – настоящие пугала, выставленные в подземной темнице на обозрение и в назидание всем вновь прибывающим.<…>

И вот, как я уже сказал, когда Радамант увидит перед собой такого умершего, он не знает о нем ничего, ни имени его, ни рода, лишь одно ему видно – что это негодяй; и Радамант отправляет его в Тартар, пометив, исцелимым или безнадежным кажется ему этот умерший. Придя в Тартар, виновный терпит то, чего заслужил. Иногда, однако ж, судья видит иную душу, которая жила благочестиво и в согласии с правдой, – душу простого мужа или еще какого-нибудь человека, но чаще всего, поверь мне, Калликл, это бывает душа философа, который всю свою жизнь занимался собственными делами, не мешаясь попусту в чужие. Радамант отдает ему дань восхищения и посылает на Острова блаженных.<…>

Меня эти рассказы убеждают, Калликл, и я озабочен тем, чтобы душа моя предстала перед судьею как можно более здравой. Равнодушный к тому, что ценит большинство людей, – к почестям и наградам, – я ищу только истину и стараюсь действительно стать как можно лучше, чтобы так жить, а когда придет смерть, так умереть.<…>

Но, пожалуй, мой рассказ кажется тебе баснею вроде тех, что плетут старухи, и ты слушаешь его с презрением. В этом не было бы ничего удивительного, если бы наши разыскания привели к иным выводам, лучшим и более истинным. Но теперь ты видишь сам, что, хоть вас и трое и хотя мудрее вас – тебя, Пола и Горгия – нет никого в целой Греции, вы не в состоянии доказать, что надо жить какою-то иной жизнью, нежели та, о которой я говорил и которая, надо надеяться, будет полезна для нас и в Аиде. Наоборот, как много было доводов, а все опрокинуты, и только один стоит твердо – что чинить несправедливость опаснее, чем терпеть, и что не казаться хорошим дjлжно человеку, но быть хорошим и в частных делах, и в общественных, и это главная в жизни забота» (Платон, т. 1, «Горгий», 523–527b).

Когда Сократ говорит: «Меня эти рассказы убеждают», – за этими словами сразу же встает образ думающего человека, который избрал верить. Есть две возможности: Душа после смерти или живет, или не живет. Хочется верить, что живет, и ты волен избрать то, что захочешь. Доказать, что не живет, никто не может, этим и завершается рассуждение Сократа.

При этом и он, и Платон очень хорошо знают цену всем мифам о загробном существовании Души, поэтому и звучит постоянно осторожное уподобление ими этого мифа старушечьим басням. Очевидно, поэтому же в разных диалогах встречается несколько рассказов о том, как предположительно должна жить душа после смерти. Суть их – в поиске закономерностей, которые должны определять посмертное существование Души. Попросту говоря, Платон задается вопросом: Если я избираю верить в то, что Душа живет после смерти, то могу ли я, исходя из того, что мне известно в этой жизни, сделать какие-то предположения о том, как она живет там? То есть, как буду жить я после смерти?

Что он делает, чтобы ответить на этот вопрос? Во-первых, перебирает все, что «известно» человечеству о посмертном существовании. Сводит воедино все известные ему мифы, которые выглядят хоть как-то допустимыми, исходя из разумных соображений и здравого смысла. Создает из них несколько образов посмертного существования и пытается додумать их на основании правила: вспомнить то, что там, исходя из того, что есть здесь.

В общем-то нам совершенно не важно, как в действительности все устроено там и что об этом думает Платон. Если мы действительно живем после смерти, а к тому же еще и многократно перевоплощаемся, то мы там уже бывали или готовы к этому по самой своей природе. Для меня, как психолога, рассказы о посмертном бытии души – это лишь условность, та вершинная цель, которая определяет ценности этой жизни. Суть подобных мифов вовсе не в том, чтобы действительно подготовить к жизни там. Это ты лично можешь использовать их для своей подготовки, но общество использует их для того, чтобы управлять поведением своих членов. Именно отсюда: главная жизненная забота – быть хорошим мальчиком!

Первобытное общество – это общество магии, а магия – это наука управления Силой. Сила правит миром во времена, описываемые сказками всего человечества. Герои сказок, как герои мифов, – богатыри, люди, которым Боги дали Силу, сделав их тем самым полубогами. Но и на них есть узда. Как видим, Сократ или Платон изобретают ее за полтысячелетия до христианства. Это страх перед тем, что недоступно прямой проверке. Ты не можешь оспорить возможность загробной жизни ни теоретически, ни проверкой. И вопрос о том, верить или не верить, оказывается на поверку вопросом о том, быть хорошим или не быть, вести себя правильно или не вести, быть справедливым, то есть ведающим эти правила, или не быть.

Соответственно, вполне можно сделать вывод, что психология Сократа – Платона делится на две части: общественную, которую можно назвать нравственной или Этикой, и личную, которую можно назвать прикладной.

Прикладной и в том смысле, что ты можешь использовать ее для работы над собой, для самопознания и самосовершенствования, и в том, что взрослые именно на нее опираются, когда занимаются воспитанием и образованием детей.

Это деление очень и очень показательно. Это самая суть всей бытовой психологии, всего воспитания, которое в нас вкладывается. Чтобы общество было жизнеспособным, оно, в первую очередь, должно быть единым. Чтобы оно не разваливалось, его члены должны быть управляемы. Чтобы сделать человека управляемым, нужны очень и очень сильные рычаги управления, потому что по природе своей человек – могучий и вольнолюбивый Дух. Сделать его «социальным животным» – это все равно как льва увязать нитками. Основа народной педагогики –