Давайте напишем что-нибудь - Евгений Клюев

Чтобы убедить их, Сын Бернар рассказал про Йемен, где свободолюбивые йемцы и йемки вышли на улицы и площади городов.

– Господи, зачем они это сделали? – ужаснулись праотцы.

На этот вопрос ответил не тот, к кому обратились, а опять же Сын Бернар:

– Протестуют против Абсолютно Правильной Окружности из спичек как изощренной формы британской колониальной политики.

– То есть?.. – высоко подняли брови отцы – причем так высоко, что потом не нашли места, где брови прежде были, и просто водворили их куда пришлось.

– Дело в том, что построение Правильной Окружности из спичек началось как бы в Великобритании, – объяснил Сын Бернар. – Стало быть, – Великобритания как бы инициатор, а Йемен как бы под ее влиянием…

– На наш взгляд, – сказали праотцы, – в твоем объяснении слишком часто звучало «как бы». Нельзя быть таким неуверенным.

– Вы правы, нельзя, – покраснел до корней волос Сын Бернар, чего сквозь густые его пряди праотцы, разумеется, не заметили, но автор настоящего художественного произведения (на которого Сын Бернар неизвестно почему оглядывался все это время), заметил. – Тогда я с уверенностью продолжаю: полиция Йемена арестовывает свободолюбивых йемцев и йемок…

– Простите, – прервали его праотцы, – и разрешите поинтересоваться, какой процент свободолюбивые йемки и йемцы составляют в общем составе йемцев и йемок?

– Очень большой! – вздохнул Сын Бернар. – Из приблизительно одного миллиона восьмисот тысяч населяющих Йемен йемцев и йемок «прочих» насчитывается только семнадцать процентов. Они заблудились в бескрайних зарослях хлопка-сырца, и про них ничего не известно. Остальные – свободолюбивые. Почти все арестованы и брошены в тюрьмы.

– Даже брошены? – вознегодовали праотцы. – Какая низость! Посадили бы – да и все… не обязательно же бросать!

– Это уже дело прошлое, – снова вздохнул Сын Бернар. – Сегодня полиция патрулирует все дороги страны, и никакой возможности прокладывать Абсолютно Правильную Окружность из спичек по территории Йемена фактически нет. Или возьмем, скажем, Малайзию. Малайцы и малайки попросту обожают Окружность! В Сараваке и Сабахе вооруженные восстания. Основное требование повстанцев – «Окружность или смерть!»

– То есть? – перебили беспокойные праотцы. – Можно уточнить, чего требуют повстанцы?

– Вы прямо как дураки, праотцы! – удивился Сын Бернар. – Понятно же из лозунга, чего требуют повстанцы. Либо Окружности, либо смерти!

– По крайней мере, одно из требований, – цинично ухмыльнулись праотцы, – удовлетворить довольно легко.

Сын Бернар содрогнулся от их цинизма, но мужественно продолжал:

– Я уж не говорю о Франции, где вообще сволочь на сволочи и сволочью погоняет! Подавляющее большинство легкомысленных французов считает Окружность английской придурью и саботирует наземные работы. Они напиваются пьяными и лежат на боках. Кое-какая дисциплина наблюдается только в России, но проконтролировать русских почти невозможно: они все держат в тайне. Только вчера в России был расстрелян доцент Введенский, неосторожно употребивший в своей речи слово «окружность» на лекции по начертательной геометрии…

– Нам надоело слушать тебя, – с неожиданным равнодушием сказали праотцы. – Уходи.

Сын Бернар поджал хвост и убрался от капризных праотцев куда пришлось. Этим местом оказалась улица Дружно Усопших Пионеров – удивительным образом та самая улица, на которой «стреляли в Редингота».

На улице Дружно Усопших Пионеров до сих пор стояла потерянная по небрежности толпа, молчаливо переживая трагические события. Женщина, стрелявшая в Редингота, валялась прямо на дороге – со связанными руками и ногами, а также с элегантным кляпом в безукоризненно очерченном рте… или рту, что грамматически все равно. Молчаливая толпа то и дело обращалась к ней с одним и тем же вопросом:

– Зачем Вы, дурочка, стреляли в Редингота?

– Я не знаю, а когда я не знаю, я и не отвечаю, – то и дело отвечала женщина, на время ответа вынимая связанными руками кляп изо рта.

Какие-то пыльные люди, похожие на музейных работников, носили туда-сюда простреленное в двух местах пальто Редингота, предъявляя его всем, кто желал убедиться в том, что произошедшее действительно произошло. Некоторым было недостаточно увидеть пальто один раз, и они подходили снова и снова.

– Вы же уже подходили! – укоряли их музейные работники.

– Мы просто хотим убеждаться, убеждаться и убеждаться, – признавались подходившие.

– Вы прямо как дети малые!.. Ну, убеждайтесь… – И музейные работники с нескрываемым удовольствием в очередной раз развертывали перед ними пальто. Те всматривались в следы безжалостных пуль, качали головами и опять отходили в мир иной.

Сын Бернар в один миг понял, что за трагедия произошла на улице Дружно Усопших Пионеров, искоса взглянул на знакомое ему, как руки матери, пальто Редингота, потом подошел к связанной женщине и от всей своей необъятной души глубоко укусил ее в бедро. Женщина взвыла, на сей раз не вынув кляпа изо рта – отчасти потому, что ей было недосуг, отчасти потому, что с кляпом во рту вой получался гораздо выразительнее. Впрочем, оценивать степень выразительности воя Сын Бернар не стал, а поспешил в госпиталь, куда увезли Редингота. Дорогу он нашел по двум кровавым полосам, тянувшимся от места преступления к месту назначения, – полосы эти в народе назывались «Кровавая Колея». На пороге госпиталя дежурили два мертвеца, наряженные полицейскими. Время от времени они постреливали в разные стороны из многочисленных пистолетов, вынимавшихся ими изо всех карманов, смеялись и никого не пускали к Рединготу, хотя желающих войти было предостаточно: Сын Бернар едва протиснулся к ряженым.

Тем не менее протиснувшись, он просто сказал:

– По делу.

– Там Ближний, – предупредили ряженые.

– Что он делает у Редингота? – спросил Сын Бернар.

– Убивается, – пожали плечами ряженые и опять немножко постреляли.

Подойдя к палате 1 под номером 3, Сын Бернар увидел огромный плакат на массивной двери. Плакат предупреждал: «В палату не входить – сводку о здоровье Редингота читать здесь», – и ожиданий не обманывал: сводка о здоровье Редингота, менявшаяся каждый час, была крайне подробной – настолько, что Сын Бернар заснул к концу чтения. В сводке сообщалось о температуре вождя, состоянии кожных покровов, состоянии зрения, слуха, остроте обоняния и крепости осязания, частоте пульса и дыхания, высоте подъема систолического и глубине падения диастолического давления крови; здесь же были пришпилены кардиограммы, электро-, рео- и эхоэнцефалограммы, компьютерные томограммы всех имеющихся у Редингота внутренних органов и костей, протоколы ультразвуковой допплерографии брахиоцефальных и прочих артерий, боковые рентгеновские снимки органов брюшной полости и панорамные – ротовой полости, многочисленные результаты бактериологических проб и разнообразных анализов крови, мокроты, мочи и кала… Туда-сюда сновали врачи, за час успевавшие обновить сводку полностью. Работала радиокоманда, прямо отсюда на улицу передававшая устные сводки о состоянии Редингота на данную секунду. С улицы то и дело доносилось: «Поподробнее, пожалуйста!»