Книги крови. I–III - Клайв Баркер

Что еще хуже, Стив лежал, распластанный, на решетке, висевший над шахтой. Он ничего не видел во тьме внизу, казалось, там нет дна. И оставались лишь тонкая сетка и хрупкая цепь – только они удерживали Стива от падения.

Он представил, как висит в воздухе под пустым черным небом, над бесконечной тьмой. Воздух был теплым и затхлым. Он сразу высушил слезы, которые неожиданно навернулись на глаза, отчего те опухли. Стивен стал звать на помощь, но мрак вокруг играючи съел все слова.

Охрипнув от криков, Стивен откинулся на решетку. Он не мог отделаться от мысли, что там, под его хрупким ложем, тьма не знает границ. Конечно, это было абсурдно. Ничто не длится вечно, сказал он вслух.

Ничто не длится вечно.

А с другой стороны, откуда ему знать? Если он упадет в абсолютную черноту, то, может, будет падать и падать, но так и не увидит дна. Стивен старался думать о чем-нибудь светлом, хорошем, но в разуме осталось лишь одно: как он падает в эту ужасную шахту, а дно находится буквально в метре от стремительно летящего тела, но глаза ничего не видят, мозг ничего не может предсказать.

Пока не следует удар.

Когда голова Стива расколется от столкновения, увидит ли он свет? Поймет ли в тот самый момент, когда тело станет падалью, зачем жил и умер?

А потом он подумал: Куэйд не посмеет.

– Не посмеет! – хрипло закричал Стив. – Не посмеет!

Мрак был ненасытен до слов. Стоило Стиву завопить, как ему тут же показалось, что он вообще не издавал звуков.

А потом пришла еще одна мысль, по-настоящему жуткая. Предположим, Куэйд нашел этот круглый ад для того, чтобы Стива не нашли, чтобы его смерть никто не расследовал? Возможно, Куэйд решил довести свой эксперимент до предела.

До предела. Смерть была пределом. И разве она не станет для Куэйда решающим экспериментом? Наблюдать за тем, как умирает человек; как приближается к нему страх смерти, главный источник ужаса. Сартр писал, что ни один человек в мире не может познать свою смерть. Но познать гибель других, познать досконально – увидеть все ухищрения разума, на которые тот несомненно пойдет, чтобы избегнуть горькой правды, – в этом крылся ключ к природе смерти, разве не так? Это могло, пусть и ненамного, подготовить человека к его собственному уходу. Опосредованно прожить чужой ужас – вот самый безопасный и умный способ прикоснуться к зверю.

Да, подумал Стив, Куэйд может меня убить из-за собственного кошмара.

Эта мысль доставила ему какое-то угрюмое удовольствие. Куэйд, этот беспристрастный экспериментатор, этот самозваный ментор, был одержим кошмарами, так как корни его собственного ужаса уходили куда глубже, чем у других людей.

Вот почему он хотел посмотреть, как справляются со страхами другие. Он искал решения, избавления для самого себя.

Все эти мысли заняли у Стива несколько часов. Во тьме его разум был подвижным, ярким, но совершенно необузданным. Стив с трудом удерживал мысли на чем-то одном. Они напоминали рыбок, маленьких быстрых рыбок, которые тут выскальзывают из рук, стоит их схватить.

Но в любом, даже самом неожиданном размышлении крылось понимание, что он должен переиграть Куэйда. Тут никаких сомнений не оставалось. Он должен сохранять спокойствие; доказать экспериментатору, что подопытный из Стива никудышный.

На фотографиях, сделанных в эти часы, Стивен лежал, не сводя глаз с решетки, едва заметно хмурясь. Парадоксально, но время от времени по его губам пробегала еле различимая улыбка. Иногда было совершенно непонятно, спит он или бодрствует, думает или грезит.

Куэйд ждал.

Наконец глаза Стива заметались под веками, безошибочный признак сновидений. И пока подопытный спал, настало время повернуть колесо испытаний…

Стив проснулся и выяснил, что его руки скованы наручниками друг с другом. Он даже смог разглядеть чашку с водой на тарелке и вторую, с почти остывшей несоленой кашей. Стив сразу поел и попил с благодарностью.

Пока он ел, то заметил две вещи. Во-первых, шум от работы челюстей казался слишком громким, а во-вторых, на голове у него появилась какая-то конструкция, сжимавшая виски.

На фотографиях было видно, как Стив неуклюже тянется к голове. Там была прочно закреплена специальная упряжь. С ее помощью уши подопытного плотно затыкали пробки, не давая проникнуть внутрь ни единому звуку.

На фотографиях было видно изумление. Затем гнев. И страх.

Стив оглох.

Он слышал только шумы в своей голове. Щелканье зубов. Чавканье и глотки. Звуки грохотали между ушами, словно выстрелы.

Слезы полились по щекам. Стив пнул решетку, но звона металлических прутьев не услышал. Начал кричать, пока кровь чуть не пошла горлом. Но ничего не услышал.

И тогда подступила паника.

На фотографиях было видно, как она рождалась. Лицо у подопытного покраснело. Глаза расширились, зубы и десны обнажились, он стал гримасничать.

Стив походил на испуганную обезьяну.

Все чувства, знакомые с детства, вновь нахлынули на него. Он вспомнил их, как лица старых врагов, вспомнил, как дрожали ноги и руки, вспомнил пот, тошноту. В отчаянии Стив схватил чашку с водой и вылил себе на лицо. Шок от холодной воды на секунду сбил разум с лестницы паники, по которой он взбирался. Стив откинулся на спину, его тело напряглось, как доска, он приказал себе дышать глубоко и равномерно.

– Успокойся, успокойся, успокойся, – громко сказал Стив.

В голове он слышал щелчки собственного языка. Слышал, как вяло двигается слизь в пазухах носа, сведенных паникой, слышал, как закладывает и отпускает уши. А потом распознал низкое тихое шипение, притаившееся под всем этим шумом. Звук его разума…

Он походил на белый шум в радиоприемнике, на писк, который Стив слышал под обезболивающими или когда мозг подбирался к границам сна.

Конечности по-прежнему нервно дергались, Стив даже не понимал, что пытается выбраться из наручников, не обращал внимания на то, как браслеты сдирают кожу на запястьях.

На фотографиях все эти реакции были запечатлены в мельчайших деталях. Война подопытного с подступающей истерикой; жалкие попытки удержать страх под контролем. Слезы. Окровавленные запястья.

Наконец усталость победила панику, как часто случалось в детстве. Сколько раз Стив засыпал вот так, чувствуя соленый привкус слез во рту, когда уже не мог сражаться дальше?

От напряжения звуки в голове стали пронзительнее. Вместе колыбельной мозг свистел и вопил, отправляя Стива на покой.

Забвение было милостью.

Куэйд был разочарован. Судя по скорости реакции, Стивен Грейс должен был очень скоро сломаться. По сути, он уже сломался, а прошло всего несколько часов с начала эксперимента. А Куэйд так рассчитывал на Стивена. Столько месяцев готовил почву, а подопытный, похоже, сойдет с ума, не дав ни одной подсказки.