Мнемозина, или Алиби троеженца - Игорь Соколов

И лишь одна только мысль – лишь бы войти в их нежное лоно, а там хоть трава не расти, лишь бы открыть эту загадочную дверь и опять проникнуть в их тайну!

Думается, что постоянное проникновение – суть ветра и Бога, а, проникая в него, мы проникаем в темный вечный лес, а потом обратно возвращаемся к себе, теряя по дороге божьи тайны…

Так иногда, глядя на разметавшуюся под тобой в экстазе женщину, ты вдруг видишь и ощущаешь Бога, божественное создание, раскрывшее тебе все свои окна и двери, всю свою сокровенную глубину, любую сжавшуюся звериным комочком смертную душу.

Этой ночью мы спали все вместе. Вера прижалась ко мне спиной, Мнемозина грудью, Капа прижалась щекой к моей щеке, а моя рука легла на живот Веры, чувствуя, как шевелится еще одно живое существо.

Ночь. Тишина. Только в углу курятника мышиный писк и шорох, а ближе к нам на насесте спокойное куриное дыхание, и тихое шуршание в кроличьих клетках.

И вот в такую минуту, когда все спят, а я не сплю, я думаю о Смерти. Почему-то мне она представляется темной громадой, съедающей и поглощающей всего меня.

Она наступает на меня, а я отбегаю.

Шум вентилятора из тепловой пушки и протяжное завывание метели за окном усиливают поток моих странных мыслей.

Какая-то смутная тревога в душе, какой-то удивительный страх и ожидание. Мои жены спят и ничего не видят.

Мнемозина смешно посапывает, едва ли не храпит, Вера спит с открытым ртом, ее нос совсем не дышит, а Капа спит беспокойно и даже разговаривает во сне.

– Ой, не надо! – говорит она, и по смыслу слов и интонации ее голоса, я понимаю, что она во сне разговаривает со своим отцом.

Мои пальцы исступленно гладят короткую стрижку Капы, и вскоре она затихает, прекращая свой бессмысленный разговор.

Опять сладкозвучная тишина, все во сне шевелятся, дышат и проживают еще одни невидимые никому жизни.

Почему-то я гляжу вниз в окно и вижу в свете луны кем-то отброшенную тень. Мне кажется, что это не тень столба или забора, а тень уже умершего человека.

– И что ему надо? – думаю я.

Неожиданно тень подлетает к окну и окно само становиться тенью. Какой, однако, странный разговор, состоящий из одного только молчания, я и тень беседуем с помощью созерцания.

Душа моя бессильна что-то вытащить из себя, и весь я как будто парализован каким-то неведомым страхом.

Будто какой-то странный туман окутывает весь курятник, я вижу, как тень за окном дрожит и увеличивается в размерах.

Я хочу закричать, но боюсь напугать своих жен, и больше всего боюсь напугать беременную Веру.

Дверь курятника неожиданно открывается, кто-то входит, тут же включает свет, я приглядываюсь и вижу, что это Филипп Филиппович, а сзади него вижу двух мужчин в черных плащах.

В руке одного из них пистолет.

– Просыпайтесь, дорогие, к вам гости приехали! – смеется Филипп Филиппович, глядя вверх на сеновал, и хотя нас за соломой почти не видно, уже понятно, что он знает, что мы спим на сеновале.

– Что такое?! – проснулась встревоженная Капа.

– Это я виновата, девочки, – заплакала уже проснувшаяся Мнемозина, – это я не выдержала и послала письмо своим родителям!

– Ну, и дура же ты! – заругалась Вера.

– Не надо ругаться, – сказал я и первым спустился по лестнице с сеновала вниз, следом за мной спустилась Капа, а Вера с Мнемозиной остались наверху.

– Ну, что, зятек, потешил себя, – усмехнулся с иронией Филипп Филиппович, – у вас тут гляжу целый зоопарк, и куры, и кролики! Только собаки почему-то нет! Никто вас не охраняет! Сами что ли себя охраняете?!

– Папа, пожалуйста, прекрати! – Капа взяла мою руку в свою, и я сразу же почувствовал ее нервное дрожание, дрожанье пальчиков, дрожанье тела и самой души!

– Даже не знаю, что с вами делать?! – Филипп Филиппович обвел рассеянным взглядом курятник, и с брезгливой гримасой смахнул с себя петушиное перо, случайно упавшее ему на плечо.

– Папа, ну, оставь нас! – заплакала Капа. – Ведь я люблю его! Неужели, тебе это не понятно?!

– Ишь, ты, как разошлась! – Филипп Филиппович подмигнул мне как старому знакомому, – дорвалась до сладкого!

И я задумался в эту минуту о том, что мы все несовершенные и незавершенные Богом создания, и что ни одному из нас никогда не откроется свет всемирной истины, свет, ослепляющий разум до безумья неведомых сил!

Может поэтому, сознание человека очень часто бывает похоже на муху, бьющуюся в паутине неведомых сил, особенно когда страх находит в нас свое уязвимое место.

– Оставайтесь здесь! А дочь я забираю! – Филипп Филиппович кивнул одному из своих подручных, и тот увел силой Капу за собой.

– Надеюсь, что мы не будем держать зла друг на друга?! – спросил меня Филипп Филиппович, протягивая мне свою руку.

– А за что я должен держать на вас зло, – ответил я хмуро, не протягивая ему своей руки.

– А действительно за что?! – Филипп Филиппович изобразил глупое удивленное лицо, и со смехом вышел из курятника с другим мужчиной, который держал в руке пистолет, сразу захлопнув дверь курятника.

Я попытался ее открыть, но она была чем-то закрыта, тогда я окликнул Веру с Мнемозиной, а сам побежал в избу. В избе входная дверь тоже была чем-то снаружи заложена.

– Ой, горим! – закричала из своей комнаты Нонна Львовна, уже взявшая из кроватки девочку.

Я вбежал в ее комнату и увидел в окнах взлетающие вверх языки пламени.

– Что будем делать?! – вбежали в комнату Мнемозина с Верой.

– Берите вещи, деньги, одевайтесь! – крикнул я, а сам, набросив на себя теплую куртку, и схватив топор, бросился в курятник.

Через какую-то минуту мне удалось выломать дверь топором. Дверь была закрыта, вставленной в дужки замка монтировкой.

Я выбежал на двор и увидел отъезжающие от нас два черных джипа. Потом кинулся обратно в избу, и помог женщинам с девочкой быстро собраться и выйти из избы.

Потом вынес коляску, тепловую пушку, пооткрывал клетки с кроликами, открыл люк в загоне свиньям, и выбежал.

Мнемозина, Вера и Нонна Львовна стояли около коляски с нашей Нонночкой, и плакали. Я подошел и приобнял их.

– Ничего, самое главное, мы живы, – выдохнул я, и плача вместе с ними, и радуясь тому, что все мы живы. Слава Тебе, Господи!

Послышался треск, я оглянулся и увидел, как падает крыша нашего дома. Из деревни на своем УАЗе к нам уже подъехал фельдшер Игнатов.

Он тут же усадил женщин с ребенком на заднее сиденье УАЗа, а мне помог поймать несколько кур и кроликов, и посадить их в один большой ящик с крышкой, который мы поставили в машине сзади вместе с тепловой пушкой.