Слепой часовщик. Как эволюция доказывает отсутствие замысла во Вселенной - Ричард Докинз

То же самое можно сказать и по поводу всяческих невероятностей и чудес. Давайте мысленно нарисуем градуированную шкалу невероятностей, аналогичную шкале размеров от атомов до галактик или временнóй шкале от пикосекунд до эонов. Нанесем на нее несколько отметок. На крайней левой точке этой шкалы располагаются события, которые произойдут практически наверняка, — например, завтрашний восход солнца, предмет заключенного Г. Х. Харди пари на полпенни. Неподалеку от этой крайней точки будут находиться те явления, что лишь слегка невероятны, например выпадение сразу двух шестерок на паре игральных костей. Вероятность этого события составляет 1: 36. Подозреваю, что с каждым из нас оно происходило довольно часто. Следующей отметкой, которую мы нанесем, двигаясь в правую сторону спектра, будет вероятность идеального расклада в бридже, когда каждый из четырех игроков получает все карты одной масти. Вероятность такого события составляет 1: 2 235 197 406 895 366 368 301 559 999. Давайте назовем это число как “один раскладион” — единица невероятности. Если событие, невероятность которого равняется одному раскладиону, произойдет именно тогда, когда будет предсказано, мы должны будем констатировать чудо или, что вернее, заподозрить мошенничество. Но оно может произойти и при честной игре, и это во много-много-много раз вероятнее того, что нам помашет мраморная статуя. Тем не менее, как мы видели, и у этого последнего события есть свое законное место на шкале того, что может произойти. Вероятность его измерима, хотя и измеряется она в единицах куда более крупных, чем гигараскладионы. Между выбрасыванием двух шестерок при игре в кости и идеальным раскладом в бридже располагается целый ряд более или менее невероятных событий, которые время от времени случаются: удар молнии в конкретного человека, крупный выигрыш в футбольном тотализаторе, попадание в лунку в гольфе с одного удара и тому подобное. Где-то в этом же ряду находят себе место и те зловещие совпадения, что заставляют нас покрываться мурашками, — например, когда мы видим во сне какого-то человека, о существовании которого до этого не вспоминали десятилетиями, а потом узнаем, что в ту же самую ночь он умер. Однако, как бы ни впечатляли нас такие жуткие совпадения, когда они происходят с нами или с кем-то из наших друзей, их невероятность измеряется всего лишь пикораскладионами.

Теперь, построив нашу координатную ось невероятностей с нанесенными на нее ориентировочными вехами, давайте наведем прожектор на тот ее отрезок, который мы способны охватить разумом в наших обыденных мыслях и разговорах. Освещенный отрезок будет аналогичен тому узкому участку спектра электромагнитных излучений, который могут видеть наши глаза, и тому узкому диапазону размеров и времен, которые мы в состоянии себе представить. На всем спектре невероятностей луч света выхватит только узенькую полоску от крайней левой точки (несомненные факты) до небольших чудес вроде попадания в лунку с первого раза или сна, оказавшегося “в руку”. За пределами этой полоски останется еще огромный диапазон математически исчислимых невероятностей.

Естественный отбор наделил наш мозг способностью оценивать вероятности и риски, точно так же как он наделил наши глаза способностью оценивать длины электромагнитных волн. Мы приспособлены мысленно рассчитывать шансы и возможности в пределах того диапазона невероятностей, который может пригодиться в человеческой жизни, средние риски такого порядка, как, скажем, забодает ли нас буйвол, после того как мы выстрелим в него из лука, ударит ли в нас молния, если мы спрячемся от грозы под высоким деревом, утонем ли мы в реке, если попытаемся переплыть ее. Эти приемлемые риски соизмеримы с продолжительностью нашей жизни, занимающей несколько десятков лет. Если бы у нас была биологическая возможность, а заодно и желание прожить миллион лет, мы должны были бы оценивать риски совершенно иначе. Например, мы бы взяли за правило никогда не переходить через дорогу, потому что если делать это ежедневно в течение полумиллиона лет, то непременно попадешь под колеса.

Эволюция оснастила наши мозги таким субъективным пониманием рискованного и невероятного, которое подходит для существ с продолжительностью жизни менее века. Нашим предкам постоянно приходилось принимать решения, связанные с риском и с вероятностями, и потому естественный отбор наделил головной мозг человека способностью оценивать вероятность того, что может произойти за то короткое время, которое мы тем не менее предполагаем прожить. Если у обитателей какой-то другой планеты продолжительность жизни составляет миллион веков, тогда и их представление о допустимых рисках будет покрывать значительно больший отрезок нашего континуума. Они будут исходить из того, что время от времени им может выпасть полная масть в бридже, и едва ли сочтут такое событие достойным упоминания в письме к родным. Но даже они потеряют дар речи, если мраморная статуя помашет им рукой, потому что, чтобы стать свидетелем чуда такой степени, нужно жить еще на много раскладионов лет дольше.

При чем же тут теории о происхождении жизни? При том, что, как мы говорили вначале, и теория Кернса-Смита, и теория первичного бульона кажутся нам слегка надуманными и невероятными. Вот почему мы ощущаем естественное желание отвергнуть их. Но не будем забывать, что “мы” — это существа, чей мозг приспособлен считать допустимыми те риски, которые занимают крошечный отрезок, выглядящий как точка на левом краю математического континуума исчисляемых рисков. Наши субъективные суждения о том, что такое “наверняка”, не имеют отношения к тому, что произойдет наверняка на самом деле. У инопланетянина, живущего миллион столетий, субъективное суждение на этот счет может во многом не совпасть с нашим. Такое событие, как возникновение первой способной к самоудвоению молекулы, постулируемое некоторыми химиками, он сочтет вполне возможным, в то время как нам, экипированным эволюцией для того, чтобы действовать в мире, который просуществует лишь несколько десятков лет, оно покажется невообразимым чудом. Как же решить, чья точка зрения правильная: наша или инопланетянина-долгожителя?

Ответить на этот вопрос несложно. В том, что касается правдоподобия теорий типа той, которую выдвинул Кернс-Смит, или теории первичного бульона, верной будет точка зрения нашего долгоживущего инопланетянина. Почему? Потому что в этих теориях постулируется событие особого рода, случающееся однажды в миллиард лет, один раз за эон, — спонтанное возникновение самореплицирующегося объекта. Между образованием Земли и появлением первых ископаемых, напоминающих бактерии, лежит промежуток времени в полтора эона. Для наших мозгов, мыслящих категориями десятилетий, событие, случающееся один раз за эон, — это такая редкость, что воспринимается как совершеннейшее чудо. Но нашему инопланетянину-долгожителю оно покажется меньшим чудом, чем для нас попадание в лунку при игре в гольф с первого удара. А ведь большинство из нас, вероятно, знает кого-нибудь, кто знает кого-нибудь, кто однажды попал в лунку с первого удара. Субъективная шкала времени долгоживущего инопланетянина лучше подходит для оценки теорий о возникновении жизни, поскольку возникновение жизни происходит примерно на той же самой временнóй шкале. Наше с вами субъективное мнение насчет правдоподобия той или иной теории возникновения жизни будет неверно с коэффициентом ошибки, равным 100 млн.