Одинокий рейд - Александр Плетнев

— Аргентинцы подтвердили вылет вертолёта.

— Спроси, какой модели будет вертолёт.

— «Пума», говорят, — после паузы ответил оператор.

Терентьев позвонил в медицинский блок:

— Пономарёв не занят? Можно его к трубке? — Не прождав и минуты, услышал тихое «да» капитана.

— У тебя раненые из чужаков есть…, тяжёлые, безнадёжные? Дело в том, что к нам пожалуют аргентинцы — эвакуировать своих на вертолёте. Вот я и подумал сбагрить какую обузу.

— Есть. Четырёх можно отправить. Балласт. Одного так вообще всего ампутировать надо — не вы́ходим в наших условиях, — всё так же спокойно ответил капитан, затем слегка оживился, — но теперь повременю, чтобы не думали, что мы тут коновалы. Только мне их подготовить надо будет для транспортировки.

— Погоди! Сейчас с аргентинцами переговорим, сколько они смогут взять на борт.

Ответ от аргентинцев пришёл быстро.

— Ты смотри — не хотят, — слегка удивился штурман, — позвонить Пономарёву, чтобы не заморачивался?

— Подождём.

Через десять минут аргентинцы согласились взять раненых.

— Говорю же, у них постоянный контакт с американцами. Те и ухватились за возможность вытащить хоть кого-то из своих.

Легли на три румба к западу. Аргентинский вертолёт вывели по радиопеленгу, при прямом контакте в эфире, для удобства обменявшись короткими позывными.

Ночная посадка «Ка-27» управляется навигационным комплексом «Привод-В». Для чужака на корме приглашающее включили подсветку.

— У нас накладка! «Камов» просится на посадку! Дозаправка.

— У них есть резерв?

Переговорив с пилотом, оператор подтвердил:

— Полчаса.

— Достаточно! Пусть кружит в ожидании.

И едва не случилось….

Как только наметились огни крейсера, пилот «Пумы» получил отличный ориентир, в том числе и по высоте. Теперь поверхность океана не давила неизвестностью из темноты. Аргентинца предупредили, что он выходит на траверз крейсера и четырёхтонная машина с лёгким креном заложила крюк, чтобы вывести свою вертолётную глиссаду со стороны кормы. Огни корабля удалились, размазываясь на мокром остеклении вертолёта кривыми штрихами вибрации. Боясь упустить цель из виду, пилот уцепился в них глазами и лишь боковым зрением успел заметить мелькнувшего слева серого раскоряченного жука — вертолёт русских. Аргентинец не шарахнулся в сторону только потому, что разминулись очень быстро.

Дальше с «Пумой» всё прошло успешно: касание, фиксация, погрузка, отмашка на взлёт. «Камов» только! Буквально навис неподалёку, и то ли парни не рассчитали с горючкой, то ли аварийные лампы так раздражали, но как только «аргентинец» отвалил в сторону, Ка-27 коршуном спикировал на площадку, побив все флотские рекорды на быстроту и точность посадки.

Теперь крейсеру — лево руля, ложась на юго-западные румбы, по линии штурмановского карандаша на карте, черканувшего кратчайший курс, мимо островов южной оконечности архипелага Огненная Земля и легендарного мыса Горн, нагло вторгаясь за не видимую на воде черту территориальных миль Чили.

* * *

Именно этот срезанный угол и обозначит следующие шаги русских. Для тех — заинтересованных. И выяснилось — чтобы подловить крейсер «красных» ударной атомной «Бремертон» (тип «Лос-Анджелес»), мало полагаться на техническое совершенство и вышколенные экипажи. В не меньшей степени что-то зависело и от просто удачи. А ситуация с эвакуацией аргентинцев вообще показалась хитрым финтом.

И не так уж всё было отшлифовано в возможностях локационной разведки и коммуникаций связи союзников. Где-то «Нимрод» не доглядел, где-то запоздала дешифровка и передача данных.

То что «Вattlecruiser» снова поднялся к северу, оперативный штаб на «Тараве» узнал только когда аргентинцы их информировали о снятых с крейсера раненых американцах.

Одного взгляда на карту командиру «Таравы» хватило чтобы понять: плевать русским на абордаж, и нет у них особого пиетета и тем более страха перед US NAVY! Пройдут под носом у «Таравы» с эсминцами, не взглянув в сторону чилийцев, прекрасно понимая, что никто не решится открыть огонь. А напоследок…, эдакое проявление снисходительного благородства — пожурили аргентинцев: «ай-я-яй», отпустили их офицеров — словно недорослей одарив конфеткой, тем самым выставив Гальтиери подлецом перед своими же флотскими.

И даже в передачу раненых американцев на материк (по широте своей хвалённой русской души) сумели вложить какой-то эмоциональный смысл и кое у кого из присутствующих здесь — на мостике промелькнула в глазах симпатия к северным варварам. Да и сам оценил.

Крейсер.

Привычные звуки командного пункта тихим шелестом аппаратуры, систем вентиляции, каркающими обрывками команд и репетования проникали в него какими-то фрагментами, цепляясь за выступы и углы вбитого почти в инстинкт самоконтроля, оставляли след «всё нормально, всё штатно» и исчезали. То же самое и с приглушённым светом сквозь припущенные веки.

«Я как алюминиевый конструктор из советского детства: гайки, болтики, дырчатые сегменты. Мальчико́вая фантазия накрутила цельную конструкцию, а глянешь — просвечивается, дунешь — сквозняк. В голове».

Терентьев слегка пошевелился в кресле, словно проверяя себя — где он находится.

«Задремал, что ли»?

Усталость подкралась незаметно, не наваливаясь, а примостилась рядом, подло клоня в полудрёму. Бодрящие пономарёвские таблетки всегда на него действовали сла́бо, просил две, но педант-доктор отказал, впрочем — был в своём медицинском праве.

«Догадывался, что сразу две и проглочу».

Зная, что штурман колдует с картой, поинтересовался даже не глянув в его сторону:

— Сколько нам ещё до территориальных Чили?

— При малых углах, десять минут.

— Чилийцы скоро вопить начнут.

— Уже, — тут же подал голос дежурный офицер, — два на средних высотах — их разведчики.

— Что говорят?

— «Ваш курс ведёт к нарушению территориальности».

— Попроси их маневрировать, чтобы избегать имитаций атаки.

И снова нахохлился в своём кресле.

«Ни фига не будет нам хорошо в старом Союзе. Все наши радужные воспоминания — это память прыткой юности и наивного детства. Быт окажется настолько серым, что выветрит всё ностальгическое у зрелых. А молодёжь-матросики уже вовсю воспитаны на чипсах, и это, чёрт побери, не аллегорический диагноз».

Вспомнил однажды привлёкшую рекламу в магазине: колбаса по ГОСТУ Союза Советских….

Вот дума-а-ал: «сейчас, вкусы «докторской» из детства! Ага! Ни цвета без красителей, ни вкуса без усилителей. Вот и будет — не аллегорический, а аллергический»!