Запоздалая оттепель - Эльмира Нетесова

— Зять говорил про себя, — перебил Кузьма.

— Обидно стало. Сколько жалоб мы писали! Во все инстанции. Пока его дождались, вконец состарились, так и не увидев жизни.

— Зачем же детям ее укорачивали? — опять встрял Кузьма.

— Мы много раз просили их остановиться. Жить спокойно, не надрываясь, не теряя силы по пути, не гонясь за деньгами. Не они в жизни главное. И часто рассказывали, что в той каморе на Колыме мы были счастливее, чем в благоустроенной квартире, заставленной мебелью, заваленной вещами. Все это сковывает, мешает дышать, чувствовать себя людьми. Не это ценить надо, не тем дорожить. Ведь вот попал Максим в аварию, чуть не умер! Что ему понадобилось? Лекарства? Да бросьте вы! Его спасла любовь Ольги. Он знал, что нужен ей и дочке. И нам. Именно это подняло его. Да и меня в те три года удержала в жизни лишь любовь к Татьяне. Не возьмет человек с собой на тот свет больше того, во что его оденут. А потому зачем в этой жизни так надрываться? Заработали на хлеб, и слава Богу! Есть крыша над головой. А главное, они — друг у друга! Но ведь до чего дошло! Из-за денег они сутками не виделись. И все мало! Как просторно было в нашей квартире! Ничего лишнего. Зато были мы друг у друга! Теперь квартиру не узнать. Она как мебельный салон, заначник ростовщика! Туда — не лезь, там бокалы времен Петра Первого. Из этой тарелки не ешь. Он из сервиза «Мадонна». Не приведись разобьется, это ж три Ольгиных оклада! Фужер не трогай! Он из французского набора. В эту пепельницу не бросай окурки! Она из малахита. Этой ложкой не пользуйся, она из старинного серебра, а потому не про мою честь. Пусть гости видят и завидуют, что и такое имеется! А кому оно в радость? Купили нам с бабкой костюмы. Спортивные, фирменные. «Рябок». Только в них нас к гостям выпускали. Ушли чужие — переоденьтесь в пижамы. Надоела эта пыль в глаза. Мы для кого живем? Для гостей иль для себя? Когда мы возмущались, нам приводили в пример твоих Егора и Андрея, другие элитные семьи. А нас называли дремучими и учили жить по-современному. Мы срывались, переставали понимать своих детей. Мы вскоре почувствовали себя лишними. Но нам не хотелось их терять. Нам нужно было их внимание, общение с ними. Но пропасть меж нами росла очень быстро. И тогда мы решили вернуть их себе по-своему. Заставить вспомнить о нас — стариках. Ведь чтобы увидеть их сегодняшнее, мы прошли Колыму!.. Жаль, что с кровью нашей не сумели передать главное. Мы, кажется, перегнули и потеряли их навсегда. Зачем мы выжили? Для чего? — смотрел старик на Кузьму выцветшими глазами. Они были так похожи на тающий колымский снег… — Я не прошу вернуть мне сына. У всякого в этой жизни своя весна и радость. Максим любит Олю и Ксюшку. Пусть будет счастлив с ними всю жизнь… Но и мы… Пока еще живы, пусть сжалится, хоть навестит когда-нибудь мимоходом, чтоб не поверить нам с Мефодьевной, что мы так и не покинули Колыму, прожив всю жизнь средь волчьей стаи…

Кузьма крякнул досадливо. Такого разговора он не ожидал.

— Пошли, Мефодьевна! Пошли, голубушка моя! — подошел старик к жене. Бережно взял ее под руку. Придерживая на каждом шагу, повел к автобусной остановке, не оглядываясь, не попрощавшись с Кузьмой.

Тот долго сидел на скамье, обдумывая услышанное. Ему было больно за одних и жаль других.

«А ведь и сам не люблю у сыновей задерживаться. За стол не сажусь. Потому что видал усмешки невесток. То ложку не так взял. То рыбу ем неправильно — не руками, вилкой ее есть надо, так принято. А почему? Кто это установил свои правила за моим столом? Почему мои дети живут по чьим-то советам, но не своей головой? Иль она слабее? Иль они глупее? Но стоит ли спорить, доказывать? Ведь все равно не поймут, — досадует Кузьма, глядя на следы старика, оставленные на земле. — Ушел, а они живут! Как память! Да хрен там! Нет ее нынче! Без мороза души выстудило. В каждой судьбе своя Колыма застряла. Ее спробуй продохнуть нынче», — оглядел старух, скучившихся во дворе. Они ожидали автобус. А с ним и посетителей. Вдруг сегодня о ком-то вспомнят?..

Кузьма уже собирался на обед в столовую следом за стариками, когда услышал за спиной знакомое:

— Дедуль! А я тебя по всем этажам уже с час ищу! — Увидел Женьку, взлохмаченного, взбудораженного.

— Что стряслось, внучок?

— А ты ничего не знаешь? Тебе еще не успели позвонить? У Андрея с Нинкой сын родился. Второй! Они никому не говорили, что пацана ждут! Тихо родили, и все тут! Димкой назвали! Наши сразу на уши вскочили. Максим первым узнал. Сразу вместе с Ольгой поехали в роддом. Но не в тот, где папка работает. А в другой — в новый. Где Нина рожала. Знаешь, отец теперь в двух местах работает. В роддоме и клинике — платной. К нему теперь приходят все, кто хочет родить. Он сам сказал, что раньше все приходили на аборты, теперь многие родить захотели, своих пацанов заиметь. И почти что каждая тетка мальчишку хочет. Отец их лечит. И уже есть пузатые!

Кузьма усмехнулся:

— Зачем мне про чужих знать? Ты лучше скажи, как у тебя? Да сходим с тобой к Нине.

— Папка сказал, что к ней не пустят. Только из окна ее увидеть можно, если она встать сможет. Это ж роддом! Туда только беременных пускают и врачей! А Нину через окно видеть — какой интерес? Жратву ей Максим повез. Целую сумку. Они вместе с мамкой на базар ездили. А нам надо ждать, когда их из роддома выпишут.

— Жень, а как ты? Все наладилось дома?

— Ой, дедунь! Нас теперь много! Один Максим за пятерых мужиков! Как с работы вернется, все хохочут, аж стекла дрожат. Ну и Ксюшка тоже отмачивает! Мы ее воспитываем! Знаешь, как она ругается? На всех! Даже матом. На отца такое сказала, что у него очки упали. Его беременные так не матерят, когда рожают. Ее теперь за это в угол ставят. Наказывают. Когда меня дураком обозвала, я Ксюшку потащил в угол, а она кусает меня за руку и кричит на весь дом: «Отпусти меня, говно собачье! А то яйцы откушу!» Я ее со смеху выпустил. Не удержал. Она вырвалась и в сарае спряталась. Уже со всеми на нашей улице передралась. Я хотел научить ее читать. Да не получилось. Не поймать, не усадить. Носится как угорелая по всему дому. И не устает. Даже мультики спокойно не посмотрит. Станет на уши и крутится волчком. Вся в царапинах, ссадинах, хуже пацана. Стоит мне чуть зазеваться, она уже успела на спину заскочить. Тут же хватается за уши и кричит на меня: «Шевелись, падла! Врубайся на петуха, не то врежу по самые! Летать станешь!» Во! И пятками по бокам колотит! Черт, а не девка! От нее никому покоя нет. Не сбежишь, не спрячешься, везде достанет!

— Хочешь себе такую сестренку? — рассмеялся Кузьма.

— Уже есть! Мне б чуть спокойнее! Вчера сел за уроки, а она вскарабкалась на плечи и давай прическу делать. Думал, совсем лысым оставит.

— Не ругаются отец с Максимом?

— Они редко видятся. Да и как с ним поругаешься? Он хохмач! От него у всех животы болят со смеху. У нас теперь весело. Отец один выходной дома побыл. А потом на работе всю неделю хохотал, вспоминая.

— С Ольгой мне свидеться надо. Ты передай, что очень нужна.

— Дедунь! А почему ты с нами жить не хочешь? Отвык? Или тетку тут завел, как Максим шутит?