Хаос. Отступление? - Хью Хауи

О своих дочерях он думает очень мало.

* * *

Отец Исаака как-то сказал ему, когда несколько месяцев они еще были вместе, что все истории сводятся всего лишь к двум.

– Или кто-то отправляется в странствие, – говорил Авраам, – или в город приходит чужестранец. И поверь мне – людям, которые, в сущности, чертовски ленивы, вторая история нравится гораздо больше. Почему, как ты думаешь, Новый Завет гораздо популярнее Ветхого?

– А как насчет моей истории? – спросил его Исаак. – Моя история – и то, и другое.

Исаак был чужестранцем, который пришел в город. Мать держала его за маленькую руку; женщина, которую он больше никогда не видел, практически оставила его на пороге дома мужчины, которого он до этого никогда не видел. Благодаря Исааку все они отправились в странствие – отец, сын и Дети. Бог предупредил Авраама о конце света, но именно Исаак понял, как его пережить. Благодаря Исааку они отказались от своего мирского имущества, научились стрелять, ставить ловушки и накапливать припасы, они построили себе современный ковчег, и когда небо упало, и Авраам последовал велению Бога одному уйти в пустыню – чужестранец, который уже не был таким уж чужим, отправляется в странствие, Исаак и Дети были в безопасности и были спасены.

В этом новом мире есть только одна история.

Дети больше не странствуют. Они живут здесь, в долине теней земли обетованной. Те, кто решил уйти, перестали существовать. Когда в город приходит чужестранец, он быстро понимает, что нужно поскорее забыть свои рассказы о мире и вообще о своем путешествии.

Этот чужестранец – младший сын Исаака. Как ему велели, он становится на колени у узловатых ног старика, и говорит:

– Чтобы вас найти, я прошел долгий путь.

Исаак кашляет.

– Мне незачем это выслушивать. – Он слишком устал и слишком занят, чтобы терять время на уроки этикета; неужели Иосиф и вправду ничего не соображает?

У чужестранца спутанные рыжие волосы и косой шрам на предплечье – следы зубов от схватки с каким-то диким зверем. Его внешность кажется Исааку знакомой, но в эти дни все кажутся ему или знакомыми, или незнакомыми, лица людей его крови растворяются в неопределенности, лица вроде этого кажутся ему знакомыми. Как и туман в голове, это все проявление воли Божьей. Господь показывает ему, кому доверять.

Младший сын, пользующийся его благосклонностью, стоит рядом с чужестранцем. В отличие от Иосифа Фома любит общество вновь прибывших. Он собирает их рассказы, и Исаак это позволяет: рассказам нужен хранитель, и лучше, если это будет один его сын, чем все его Дети.

Фома толкает локтем молодого человека.

– Покажи эту штуку.

Молодой человек опускает руку в карман бесформенного одеяния и достает оттуда какой-то потрепанный предмет, в котором Исаак узнает фотографию.

Исаак уже давно сжег все фотографии.

Он берет фото в руки, расправляет на ладони и позволяет себе вспомнить фотографии – их ламинированную бумагу, их обманчивое постоянство, создаваемое ими ложное представление о том, что время и людей можно сохранить. Вглядываясь в улыбающееся поблекшее лицо, он не может решить, стоит ли верить своим глазам, будь то божественное послание или розыгрыш, но ему ничего не остается, кроме как поверить, поскольку с ладони на него смотрит лицо его матери.

* * *

– Что? – спрашивает Исаак.

Он уже лежит.

– Папа!

– Папа, ты в порядке?

Над ним стоят эти два мальчика – по возрасту они уже мужчины, но всегда останутся мальчиками. Эти два мальчика, должно быть, его сыновья, и он должен их любить, но взгляд Исаака привлекает третье лицо, лицо пришедшего в город чужестранца, и Исаак вспоминает, что в старой библии пришедший в город чужестранец был ангелом – божественным посланником, призванным испытать праведников. Затем Исаак вспоминает о том, что принес ему этот чужестранец.

– Что? – снова спрашивает он.

– Папа, ты снова от нас уходил.

– Может, привести врача?

Исаак помнит больницы. Помнит мелькающие на телевизионном экране исполненные самомнения белые халаты. Он помнит лекарства и чистые простыни, и бактерицидное мыло, и стариков, гораздо старше его нынешнего, но выглядящих гораздо моложе, и не позволяет себе разразиться проклятиями в адрес Господа, позволившего собственному сыну провести на Земле всего тридцать три года.

Он хочет сказать: «Оставьте меня».

Он хочет сказать: «Снимите это бремя с моих плеч. Теперь ваша очередь спасать себя».

– Что? – спрашивает он, ненавидя звук собственного голоса и слюну, стекающую на подбородок.

– Отдохни, папа. – Фома берет чужестранца за талию и уводит прочь. Иосиф садится возле кровати и своими волосатыми пальцами берет Исаака за руку. Они остаются одни.

Фома и Иосиф ненавидят друг друга, и всегда ненавидели. Исаак считает, что так лучше.

– Кто эта женщина на рисунке, папа?

Дети называют его отцом, собственные сыновья и дочери зовут папой. Никто больше не называет его Исааком, и иногда Исааку кажется, что он помнит, что было до того, как он назвал себя этим именем, помнит того мальчика, которым он был, прежде чем стал избранным.

– Анна нашла еще шоколад и готовит торт к твоему дню рождения. Твой любимый. Это ведь здорово, папа?

Анна то ли одна из дочерей Исаака, то ли одна из жен Иосифа – Исаак не загружает этим свою память.

– Здорово, – соглашается он.

– Ты ведь помнишь, что скоро твой день рождения?

Ирония заключается в том, что Иосиф обращается с ним как с дурачком.

Он расправляет плечи, прислоняется к стене и устремляет на Иосифа взгляд, от которого у мальчишки раньше похолодела бы кровь в жилах. Он скажет Иосифу, чтобы тот не трогал пришельца своими грязными лапами, а кроме того, держал в штанах свой дурацкий орган, ведь по окрестностям и так бегает слишком много маленьких придурков, и все делают вид, что не замечают их зеленых глаз и таких, как у Иосифа, чубчиков в таких же, как у Иосифа, кудрявых волосах. Иосиф услышит, что Исаак еще не умер, что он не его ребенок, которого нужно лелеять и контролировать, что Исаак знает, что его сын пытается сделать – он пытается организовать себе поддержку среди Детей, принимать решения, не советуясь с Исааком, – решения, которые он называет «пустяками», на которые «не стоит тратить твое время». Он скажет Иосифу, что, когда придет время, именно Фома возьмет на себя обязанности лидера и принадлежащее Иосифу право первородства – и как только это произойдет, Исаак вызовет Фому и скажет, что его мягкотелое, бестолковое поведение и нездоровое влечение к прошлому напоминают медленно действующий яд, и что если он не станет тверже, Исаак благословит Иосифа на его отправку в пустыню. Он настроит брата против брата – именно так, как любит Господь. Это хороший план, думает он. Хитрый план.