Лицей послушных жен - Ирэн Роздобудько

Спрятаться в подъезде? Сесть под «грибком»? Стать под деревом? Залезть под кусты сирени в палисаднике? Все это не казалось мне надежным – заметят.

Выйти за пределы двора и навсегда исчезнуть? Не подходит. Я точно знала, что сегодняшний день – последний, а дело сделано только наполовину. Куда деваться? Куда?

Стоп! А шалаш? Как я могла забыть о нем?

За домом мы с Яриком построили шалаш – этакий шатер на четырех палках, накрытый старыми одеялами и сухой травой! Как я могла о нем забыть?! Хотя, что тут странного, если я не помнила самого главного? Очевидно, детская память, защищаясь, стерла из каких-то извилин мозга все, что не укладывалось в мои тогдашние понятия. Как же в ней могло остаться воспоминание о шалаше?

События этой ночи возвращали меня в нужное русло.

Прячась под стеной дома, я пробралась на задний двор и сразу увидела укрытие. Нырнула в него, как лиса в нору.

Тщательно оттерла руки. Достала зеркальце – нос и щеки тоже были испачканы, но у меня куча времени, чтобы исправить это безобразие.

Подо мной мягко прогибался толстый слой сухой травы, я свернулась калачиком и неожиданно почувствовала, как на меня находит сон. Дурманящий, расслабляющий сон. Он входил в каждую клетку вместе с ароматом травы.

Так, наверное, чувствует себя еще не рожденный цыпленок за стенками еще теплого яйца. Цыпленок, который не знает, какие тоненькие и хрупкие эти стенки. Стоит только стукнуть по ним лезвием ножа, и… зашипишь на сковородке.

Теперь я понимаю, почему не чувствовала уюта даже в собственной кровати с шелковыми простынями, – наверное, навсегда запомнила это ощущение покоя и защищенности именно здесь, на травяном полу.

С улицы доносились еле слышные звуки, становясь все более громкими.

Время от времени я посматривала на часы, запрещая себе засыпать.

Наконец час Х настал. Я это сразу поняла, услышав крик тети Нины.

Отлично представила, как на том конце двора, стоя перед изуродованным автомобилем, задрав голову, она зовет родителей Ярика:

– Ко-о-о-о-ля-я-я-я!

Я выглянула наружу – никого. Можно выходить. Быстренько вынырнула из своего укрытия, отряхнулась, пригладила волосы и легкой походкой вышла во двор.

Первое, что заметила, – Ярика и Нику на пожарной лестнице, они наперегонки спускались вниз на крик тети Нины.

А она стояла перед перекошенными «Жигулями» и орала на весь двор:

– Вот бандиты! Сволочи!

К ней присоединился и «хор мальчиков» – Нахал Нахалыч, Ваня-встань-с-диваня и еще с десяток любопытных:

– В милицию надо заявить!

– Да кто ж их теперь найдет?!

– Надо снять отпечатки пальцев с молотка!

– Руки бы им пообрубать, а не пальцы снимать!

– Лучше сразу – голову!

– Смотрите – вот этим крюком пробивали!

– А чей это молоток?!

Из подъезда уже выбегали взволнованные родители Ярика.

Дядя Коля на ходу подтягивал синие спортивные штаны, тетя Ира – в фартуке, с руками, обсыпанными мукой (видимо, готовила блины в дорогу).

Толпа расступилась перед ними, как волны моря, открывая их взору страшную картину преступления – несчастная скособоченная машина касалась брюхом земли.

Тетя Ира пошатнулась и всплеснула руками. Ее подхватили, начали дуть в лицо, кто-то крикнул: «Воды! Воды!» Дядя Коля трижды обежал свое детище, приседая возле каждого колеса.

– Папа, мы поедем? – прыгал около него Ярик.

– С печки на лавку! – отрезал дядя Коля. – Здесь работы на пару месяцев: на четыре колеса заработать – не шутка!

Соседи снова заговорили, каждый давал свои советы, кто-то бросился за участковым.

– Видите, что делается? – толкнула меня в бок тетя Нина. – Наверное, у вас в Прибалтике такого не бывает… Такая беда у людей, такая мука…

Я кивнула и спрятала руку за спину, так как именно сейчас заметила на ней недочищенное масляное пятно.

Искала глазами Нику и наконец заметила ее – она стояла вдалеке от всех и ее глаза были наполнены слезами отчаяния.

Она тоже заметила меня и улыбнулась сквозь слезы.

Подошла.

– Мы собирались ехать на дачу… – тихо сказала она.

– Я знаю.

Тетя Ира припала к крыше машины, словно к крышке гроба, и рыдала, приговаривая, что эта машина – единственное, что у них было ценного, проклинала преступников, а заодно и милицию, и собственную жизнь, в которой «пашешь, пашешь, а потом какие-то уроды сводят все на нет!», и тому подобное.

– Хватит! – прикрикнул дядя Коля, взял Ярика за руку, жену – под локоть и повел всех домой.

Так они втроем и исчезли в темноте. Безутешные. Обиженные. Возмущенные. Обманутые. Выбитые из колеи.

Если бы…

Если бы они только знали, что сегодня должны праздновать свой День Рождения…

Я улыбнулась и вздохнула с облегчением, взглянула на Нику. Она еще глотала слезы и выглядела растерянной.

– Ника, – сказала я, – хочешь, пойдем к реке?

Откровенно говоря, сначала я хотела повести ее в кафе, угостить мороженым и лимонадом, но вовремя вспомнила, что у меня нет местных денег.

Ника с удивлением посмотрела на меня:

– А ты можешь?

«И правда, – подумала я, – смогу ли я выйти за пределы двора? Но если она будет со мной, то, наверное, она меня и выведет».

– Попробую, – сказала я. – Сегодня у меня выходной. И вообще – последний день моей командировки. Имею на это полное право.

Глаза девочки радостно блеснули.

– Хорошо! – оживилась она. – Только я сбегаю за Тедди!

Я даже рта не успела открыть, как она оказалась возле подъезда. Я еле догнала ее.

– Не надо!

Закричала я так, что даже затихла и замерла толпа у машины, в нашу сторону повернулись головы, повисла тишина. Я увидела множество удивленных, а потом и подозрительных взглядов. Украдкой взглянула на свою футболку: на ней осталось свежее рыжее пятно, – видимо, я случайно мазнула рукой…

Сейчас кто-то первый укажет на меня пальцем – и я пропала. Тем более что мои ладони еще пахнут машинным маслом. Я приветливо кивнула всем соседям и, стараясь вести себя как можно спокойнее, присела возле девочки:

– Н-н-ника, д-д-дорогая, возьмем Т-тедди в следующий раз, х-хорошо?

От волнения я снова не могла нормально выговорить ни слова.

– Хорошо, – просто согласилась она и взяла меня за руку.

И мы пошли со двора.

Я и девочка из этого дома.