Герой из героев. Дело привычки - Елена Тихомирова

бросился к служанке и на бегу требовательно спросил:

– Да куда она могла из комнаты на третьем этаже деться?!

На самом деле, мне тотчас вспомнился трупик разбившегося бело-рыжего щенка по кличке Шершень, которого мы с Эветтой и мастером Гастоном похоронили возле крепостной стены, а потому я уже успел отчётливо представить себе худенькую светловолосую девочку, лежащую с неестественно повёрнутой шеей на мостовой, и даже обвинил во всём плохо закрытые ставни.

– Я только и открыла замок двери, чтоб кувшин с водой поставить. Бадью-то давно наполнила, а вот про него подзабыла, – взволнованно заверещала служанка. – А она как увидела меня, так сразу юрк за дверь и прямиком к чердачной лестнице!

– То есть она на чердаке? – сразу успокоился я.

– Не-не! – эмоционально вскидывая руками, опровергла моё предположение женщина. Её глуповатое лицо и слабовольный писклявый голос раздражали. – Так называется только. Ведёт-то на крышу! Мы всё не убирали лестницу, чтобы черепицу обновить удобнее стало. В том месяце заменили наконец, а лестницу так и оставили-то. Забыли!

Треклятье! Всё-таки разобьётся!

Не желая и далее общаться с «гусыней», я уверенно отодвинул женщину в сторону (отчего она едва не свалилась с ног), и стремительным шагом двинулся вперёд. Набойки сапог отбивали по дереву гулкий чёткий ритм.

Коридор не был особо длинным. Всё же постоялый двор, хотя и вырос за прошедшие двадцать лет на целый этаж, не мог изменить свой периметр, теснясь между соседним домом и улочкой. Так что вскоре я упёрся в стену. Никакой лестницы здесь и в помине не было, хотя над моей головой действительно виднелась крышка люка. И мой рот уже открылся было, чтобы на чём свет стоит обругать служанку, вместе с Арнео тенью следующую за мной, как я увидел прибитые к стене поперечные перекладины. Сложно сказать, чего в них было больше – гвоздей или же гниловатого дерева, но одно я предвидел наверняка. Если бы некто решил избавиться от этого «украшения», то можно было бы вместо стены оставить дыру для нового огромного окна.

Быстро поднявшись, я высунулся по пояс и сразу стал обладателем элитного места для созерцания драки на дощатой мостовой внизу. Однако черепок, упавший из-за моей попытки выбраться наружу целиком, прервал драчунов, и они, мгновенно забывая о распрях, уставились наверх, прикладывая ладони ко лбам. Я развернулся к другой стороне крыши, строение которой было типичным для Юдоли – по обе стороны крутые скаты с жёлто-серой черепицей. Соединяющая их середина представляла собой покрытую шершавым металлом узкую дорожку шириной в полторы ладони. И вот на самом-то её краю, на самом дальнем от меня конце и стояла на четвереньках Элдри.

Девочка явно хотела перебраться на крышу соседнего дома, больше ей просто‑напросто некуда деваться было. Вот только пусть его стена была смежной с таверной, а имел он всего два этажа. Слишком высоко для безопасного спуска. Да и в целом прыжок должен был стать акробатическим. Если не попасть на конёк, то предстояло скатиться по скату, как с горки. Сущее самоубийство!

Пятилетний ребёнок с таким бы точно не справился.

– Немедленно возвращайся! – потребовал я.

Малявка повернула светловолосую головку в мою сторону, и в её серых глазах отразился испуг больший нежели страх высоты. Поднявшийся ветер трепал голубое платьице и змейкой унёс развязавшийся поясок.

– Мама! Мамочка! – бессмысленно и жалобно позвала девочка на помощь Эветту.

Стало понятно, что сама она ко мне не подойдёт. Ни за что на свете! А потому я, мысленно чертыхаясь, встал на конёк и сделал пару осторожных шагов вперёд, рассчитывая пройти весь путь самостоятельно. Однако девочка испуганно всхлипнула и придвинулась к краю крыши ещё ближе. При этом она едва не поскользнулась, а несколько черепков один за другим полетели вниз, где разбились с громким звуком.

Мне пришлось замереть.

– Хочешь переломать себе все кости, да? Если ты будешь убегать, то только разобьёшься!

– Мама!

– Я сейчас подойду к тебе, и мы вернёмся в комнату. Понятно?

– Нет! Нет! – истерично завизжала Элдри и вытянулась вперёд, высовываясь за край крыши на добрую треть корпуса. – Мама! Нет!

– Ты так умрёшь!

Позади меня раздалось бренчание струн. Короткий, но весёлый мотивчик заставил девочку обернуться. Я и сам ошеломлённо поглядел назад.

– Чего тебе здесь нужно? – сердито шикнул я на Арнео. Бог стоял позади меня в раскрепощённой позе и приветливо махал Элдри рукой.

– Мне кажется, что без моего вмешательства она спрыгнет вниз.

– Не спрыгнет.

– Спрыгнет. Тебя она боится больше возможности убиться насмерть… И не могу сказать, что не так уж солидарен с её выбором перспективы!

– У тебя не лучше получится.

– Если ты думаешь, что у меня не получится, то просто наблюдай. Работать профессионал будет.

Я скептически фыркнул, но уступил ему место на узеньком коньке. Арнео ловко меня обошёл. Затем провёл пальцами по струнам и заиграл простецкую мелодию, чтобы после, словно показывающему представление циркачу, начать подходить к девочке. Он то высоко задирал ногу, то вставал на одно колено. И при этом широко улыбался да весело напевал:

Кто мышей ловить мастак?

Кто гуляет просто так?

Кто сидит на высоте?

Кот! И песня о коте!

Сидел на крыше рыжий кот,

Не ведал никаких хлопот.

Лежал под солнцем он, мурчал,

Мурчал превыше всех похвал!

Но вот проголодался кот.

Однако как набить живот?

Ведь нет на свете мыши

Той, что живёт на крыше!

И понял кот, что надо вниз,

Да вот исчез окна карниз!

Как же покинуть крыш приют?

Он крикнул: «Мяу! Кто спасёт?».

– Ну-ка! Если не скажешь «мяу», то кот не спасётся.

– Мяу, – неуверенно протянула Элдри.

Арнео стоял совсем близко к ней и мог бы уже схватить девочку. Я бы так и сделал. Однако он продолжил песню:

И подошёл к коту поэт,

Поэт пропел коту куплет,

Что он возьмёт кота домой,

А в доме кот найдёт покой!

И согласился рыжий кот

Теперь он счастливо живёт.

Зимой прижмётся к тёплой печке,

А летом ляжет на крылечке.

Не манят больше кота крыши…

Тем более, ну нет там мышек!

Песня была отвратительно никакая. Разве что исполнялась выразительно и приятным голосом. Мне бы так не удалось. Пел я ужасно неэмоционально, хотя завсегда попадал в ноты. Музыкальный слух у меня имелся. Как и притязательный вкус. Однако, в отличии от меня, Элдри, видимо, произведение понравилось. Как и у любого ребёнка, эмоции у неё менялись быстро, и место тревоги в глазах заняли сначала любопытство, а там и искорки смеха. Она улыбнулась.