Как стать леди - Фрэнсис Элиза Ходгстон Бернетт

Леди Уолдерхерст шевельнулась.

– Оставайтесь на месте, – прошептал доктор Уоррен ее мужу. – И продолжайте говорить с ней. Не меняйте интонацию. Продолжайте.

Эмили Уолдерхерст дрейфовала в тихом, безбрежном, бесцветном море, медленно погружаясь в него все глубже и глубже – прохладная вода уже касалась ее губ, и она знала, без малейшего страха знала, что скоро эти волны укроют и ее губы, и лицо, и спрячут ее навечно. Боль отступила, на нее снизошел покой. И вдруг откуда-то издалека, сквозь окружавшую ее белизну пробился тихий звук, поначалу ничего не значивший. Все, что не было тишиной, отступило от нее давным-давно. Не осталось ничего, кроме этого беззвучного белого моря, ее медленного погружения в него. Это было больше, чем сон, этот тихий мир, потому что мыслей о пробуждении и о береге уже не осталось.

Но далекий звук, монотонный, одинаковый, все повторялся, и повторялся, и повторялся. Что-то звало, что-то призывало. Она не думала об этом зове – в бесцветном море мыслей не осталось, она погружалась, вода уже коснулась ее губ. Но что-то продолжало настойчиво звать, что-то призывало вернуться. Зов был тихим, тихим и странным, таким настойчивым, повторяющимся снова и снова. Звук остановил – что остановил? Ее плавание и ее погружение в тихое прохладное море? Она не могла заставить себя думать, она хотела плыть. Неужели вода отступила, она уже не плещется вокруг ее губ? А что-то все звало и звало. Она бы поняла, что это, но раньше, давным-давно, до того, как бесцветное море понесло ее прочь.

– Эмили, Эмили, Эмили!

Да, когда-то она знала, что означает этот звук. Он что-то значил, но это было давно. И даже сейчас он всколыхнул воду и заставил ее отступить.

Именно в этот миг доктора посмотрели друг на друга, а леди Уолдерхерст пошевелилась.

Когда Уолдерхерст покинул свое место у постели жены, доктор Уоррен проводил его в его комнату, заставил выпить бренди и позвал слугу.

– Вы должны помнить, – сказал доктор, – что вы и сами нездоровы.

– Я верю, – сказал его светлость, наморщив лоб, – я верю, что каким-то таинственным способом заставил ее меня услышать.

Доктор Уоррен был необыкновенно серьезен. Происходило нечто очень интересное. Он понимал, что стал свидетелем почти невероятного.

– Да, – ответил он. – Я тоже верю, что вам это удалось.

Через час или около того лорд Уолдерхерст спустился к леди Марии Бейн. Она по-прежнему выглядела очень старой, но горничная поправила ей прическу и дала платочек – сухой и не испачканный румянами. Она посмотрела на своего родственника уже более снисходительно, но по-прежнему разговаривала с ним тоном человека, незаслуженно скованного одной цепью со злоумышленником. Раздражение ее было вызвано тем, что он поставил ее в ситуацию неловкую, когда ей пришлось срочно искать аргументы, которые при иных обстоятельствах не понадобились бы. И верно: ведь поначалу она горячо оправдывала его поездку в Индию, и теперь ей нелегко было находить столь же веские причины, из-за которых человек его возраста и ответственности обязан был понимать, что его долгом было оставаться дома и заботиться о жене.

– Невероятно, – заявила она, – но доктора считают, что произошли изменения к лучшему.

– Да, – ответил Уолдерхерст.

Он стоял, облокотившись о каминную полку, и смотрел в огонь.

– Она вернется, – монотонно добавил он.

Леди Мария уставилась на него. Уолдерхерст поверил в мистику? Уолдерхерст?

– И где, вы полагаете, она пребывала? – она постаралась, чтобы голос ее звучал ворчливо.

– Кто знает? – сказал он с намеком на былую холодность. – Кто может сказать?

У леди Марии не хватило духу заставить его проговорить то, что он понял: в какие бы высшие сферы ни уплывала умирающая, он следовал за ней до того предела, до которого только может дойти живущий.

Пожилой дворецкий открыл дверь и полушепотом осведомился:

– Старшая няня просила узнать, не угодно было бы вам, миледи, повидать лорда Осуита перед тем, как его положат спать?

Уолдерхерст в шоке повернулся к дворецкому. Лорд Осуит – это же его сын?

– Я собираюсь пройти в детскую, – и, повернувшись к Уолдерхерсту, осведомилась: – Вы его еще не видели?

– Когда бы я успел?

– Тогда вам лучше пойти сейчас. Когда она придет в себя и у нее появятся силы чем-то интересоваться, то первое, что она будет ждать от вас – восхвалений младенца. Так что вам лучше запомнить, какого цвета у него глаза и волосы. Полагаю, уж две волосины у него отыщутся. Он огромный, толстый переросток с большущими щеками. Когда я вчера увидела его самодовольную физиономию, честное слово, мне хотелось его отшлепать.

Ее описание было не совсем точным, но ребенок определенно был крупный и здоровенький, как заметил Уолдерхерст.

Совсем недавно он стоял на коленях у постели, на которой лежала почти безжизненная статуя, и призывал ее душу вернуться, а теперь он очутился в пропахшей фиалковым корнем теплой комнате, где жизнь только начиналась.

В камине, перед которым стояла высокая, ярко начищенная заградительная решетка, весело пылал огонь. На решетке грелись мягкие пеленки, здесь же стояла вся укутанная в кружева колыбелька, корзинка с какими-то серебряными и золотыми коробочками, бархатными щеточками и губками и еще какими-то предметами, назначения и названия которых он не знал. Он еще никогда не бывал в таком месте, и чувствовал себя неловко, но при этом был непонятно растроган, что было для него совершенно ново.

Их встретили две женщины. У одной на руках было то, на что он пришел посмотреть. Оно, завернутое в белые покрывальца, слегка шевелилось. Женщина, державшее это, почтительно ждала, когда леди Мария приоткроет его личико.

– Смотрите, – сказала она, скрывая восторг за своим привычно саркастическим тоном. – Понятия не имею, как вы поведете себя, когда Эмили заявит, что он – ваша копия. Сама бы я не знала, как себя при таких обстоятельствах вести.

Уолдерхерст вдел монокль и уставился на то, что ему показывали. Он и не подозревал, что мужчины в такие моменты испытывают совершенно необъяснимые чувства. Он изо всех сил старался сохранять спокойствие.

– Хотите его подержать? – осведомилась леди Мария. Она сознавала, что в голосе ее звучала ирония.

Лорд Уолдерхерст слегка отступил назад.

– Я… Я не знаю, как это делается, – сказал он, рассердившись на себя. Ему очень хотелось взять это на руки. Он жаждал ощутить его тепло. И он ясно осознал, что если б он был один, он бы вынул монокль и прикоснулся к этой щечке губами.

Два дня спустя он сидел у постели жены, глядя на ее закрытые глаза. И вдруг веки затрепетали и поднялись. Глаза казались огромными на бледном, исхудавшем лице. Эти глаза нашли его и уже смотрели безотрывно только на него, в них постепенно разгорался свет. Он боялся пошевелиться.