Мафиози и его Одержимость. Часть 2 - Джеймс Лайла

Он лелеял меня, нежно целуя.

Он любил меня, молча глядя мне в глаза, как будто я была его самым драгоценным сокровищем. Его сердцем.

И каждый раз, когда он занимался любовью с моей душой, он похищал меня из этой адской дыры.

Если бы только…если бы только он увидел это так, как я видела.

Тогда он не был бы таким…таким далеким от меня, хотя он был так близко, его тепло просачивалось в мое тело.

Я прикасалась к нему, пока его мысли были где-то в другом месте. Мне хотелось вернуть его. Я хотела…чтобы он был человеком, которого все боялись и перед которым все съеживались.

Зверь, который улыбается острыми зубами и имел опасный ум. Его ухмылка была убийственной. Виктор, которого я любила, был грозным человеком, заставлявшим людей падать на колени одним лишь роковым взглядом. Само его существование было угрожающим.

Этот мужчина передо мной…

Он не был моим Виктором.

Этот мужчина был наполнен только болью…и яростью.

Мой взгляд пробежал по его телу, рассматривая раны, которые он накопил за семь дней. Его живот

был сильно ушиблен. На его лице и руках было несколько порезов и еще больше синяков. Его левый глаз почти заплыл. Он, казалось, нетвердо держался на ногах, и я знала, что его ноги, вероятно, тоже получили несколько сильных ударов.

Почему? Почему, Виктор…почему ты делаешь это с собой?

Я понимала его потребность бороться…убивать…но я не могла позволить себе понять, почему он причиняет себе такую боль.

Как будто наказывает себя. Нарочно причиняет себе боль. Как будто постоянная агония была теперь его утешением.

— Мне больно видеть тебя таким, Виктор.

Его глаза закрылись от моих слов, и он крепче сжал мои бедра.

Мой прекрасный сломленный мужчина…

Потирая ладонями его руки, я смотрела, как его голова упала вперед. Он вздохнул с облегчением, когда я начала водить пальцами по его мокрым волосам.

— Я позабочусь о тебе, — прошептала я, целуя его грудь, где билось его сердце. — Как ты заботился обо мне.

Я поднесла мыло к его груди и потерла им кожу, стараясь избежать порезов. Его мышцы напряглись и сжались от моего прикосновения, а затем расслабились. Его губы были слегка приоткрыты, и я почувствовала, как он вдохнул.

Я выдохнула.

Он вдохнул.

Я выдохнула.

Вода стекала по его лицу, и он открыл глаза. На его лице было выражение отчаяния, и его темные глаза были прикованы к моим. Он не отвел взгляда. Я не могла отвести взгляд, даже если бы попыталась.

Виктор поднял руку, и его указательный палец коснулся моих губ. — Можно тебя поцеловать? — грубо спросил он, касаясь моих полных губ.

Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова.

Когда он не двинулся с места, все еще глядя мне в глаза, я встала на цыпочки. Держа его за плечи, я свела наши лица вместе. Наши щеки соприкоснулись, и я прижалась губами к его губам. В сладком, простом поцелуе.

Он напрягся подо мной, а затем издал сдавленный звук. — Мышка, — прошептал он мне в губы.

Мое сердце бешено колотилось, а желудок скрутило веревками. Его рука скользнула по моим волосам, и он притянул меня ближе. Наши губы оставались сомкнутыми. Он не заставлял меня открыть рот. Он не целовал меня свирепо.

Вместо этого я держала наши губы прижатыми друг к другу. Как шепот, нежное прикосновение.

Когда я отстранилась, его глаза были затуманены. И в благоговении, и в боли.

Я сделала шаг назад. Стоя так близко к нему, я изучала своего мужчину. Его невероятный рост и ширина груди и плеч соперничали с моими. Я была невелика ростом и телосложением. Сила его тела заставляла меня чувствовать себя хрупкой.

Его глаза говорили о страдании. То, как он смотрел на меня.…как будто я была и его спасительной благодатью, и его величайшим мучением.

Раньше я думала о Викторе Иваншове как о Боге.

Прямо сейчас он был потерянным Богом. Павшим воином.

И все же он все еще хранил невероятную силу в своей израненной душе. Если бы только он позволил себе освободиться от страданий, которые, казалось, навязывал себе.

Вымывшись, я вывела нас из душа и взяла два полотенца, прежде чем быстро вытереть нас. Я даже провела им по его мокрым волосам, смахивая всю лишнюю воду. Он закрыл глаза, погружаясь в мои прикосновения.

После того, как мы полностью высохли, мы молча легли в постель. Виктор не произнес ни слова. Он наблюдал, как я зашиваю глубокие порезы, накладываю бинты на более мелкие после дезинфекции. Я даже наложила успокаивающую мазь на его фиолетовые и зеленые синяки.

Некоторым ранам было несколько дней. Егор сказал мне, что Виктор на этой неделе пять раз ходил в яму смерти. Он заставил свое тело бороться больше, чем мог вынести.

Закончив, я свернулась калачиком рядом с ним, натянув простыню на нашу наготу. Он коснулся моей щеки, скользнул пальцем вверх, а затем стукнулся кончиком нашего носа. — Я не хочу просыпаться от этого сна, — прошептал он мне, прежде чем закрыть глаза.

— Это не сон, — попыталась сказать я, но он больше не открывал глаз. Через несколько минут его дыхание выровнялось, и я наблюдала, как он спит. Даже тогда его брови были нахмурены, а лицо напряжено. Я хотела унять всю его боль, но Виктор, казалось, держал меня на расстоянии.

В конце концов, мои глаза потяжелели, и я погрузилась в сон. Когда я проснулась позже, Виктор метался на кровати. Его кожа блестела от пота, а лоб был сердито наморщен. Его челюсти сжались, и он издал болезненный рык, исходящий прямо из его груди. Его глаза были зажмурены, и я не могла этого вынести…

Я не могла видеть его таким…

Я не могла…

Я просто не могла…

Слезы навернулись на мои глаза, я сложила руки на его кулаке. — Проснись. Пожалуйста.

— Валери, — простонал он. — Не трогай ее, мать твою!

Он резко сел, и я подавила рыдание в ответ. Его налитые кровью глаза встретились с моими, и он уставился на меня. Шок. Боль. Нежность. Потерянность. Восхищение. В его темных глазах была глубокая мука. Мучение. Гнев. И любовь.

Как он мог смотреть на меня с такой болью в глазах, и в то же время его взгляд был полон такой любви?

Это была трагедия для моего сердца.

— Ты…, - начал он грубым сонным голосом. — Что…

Он прочистил горло и потряс головой, словно пытаясь очистить свой разум. Виктор посмотрел на мои руки поверх своих. — Как…как ты оказалась в моей комнате? — он выглядел таким растерянным, несколько раз моргнул, как будто хотел избавиться от этого миража, который был мной.