Карта царя Алексея - Николай Дмитриев

Довольный увиденным, государь сел на приготовленный ему обитый рытым бархатом стульчик. Тотчас за спиной царя появились одетые в белые, шитые серебром кафтаны, рынды, по правую руку встал генерал Касогов, а по левую – командир первого московского гвардейского полка генерал Кравков.

Убедившись, что сидя ему всё хорошо видно, Алексей Михайлович едва заметно наклонил голову, и по этому знаку генерал Кравков взмахнул платочком. Повинуясь сигналу, на площади призывно запели трубы, отзвучала барабанная дробь, и смотр государевому войску начался.

По площади, приказ за приказом, двинулись стрельцы. Это шли полки, обмундированные каждый в свой особый цвет. Одеты стрельцы были в красные, жёлтые, зелёные кафтаны, разнясь вдобавок петлицами: чёрными с серебряным шитьём и малиновыми с золотым. Впереди приказов, в сопровождении барабанщиков, несли шёлковые полковничьи знамёна, а во главе сотен шагали сотники.

С пищалями на левом плече, с бердышами в правой, они чёткими рядами шли мимо царского балкончика. У каждого имелась широкая кожаная перевязь с подвешенными к ней патронами и банделиром[107], как знак полной готовности к бою на головах у стрельцов были металлические шлемы.

Глядя на слаженно вышагивающие полки, царь наклонился к Касогову и, понизив голос, спросил:

– Как думаешь, генерал, этих тоже посылать надо? – Алексей Михайлович кивнул на проходивших мимо стрельцов.

Касогов немного помолчал и негромко ответил:

– Думаю, не стоит. В Казани и у Барятинского войска достаточно. Опять же, как донесли, Симбирск держится крепко.

– Ну да, – царь насупился. – А ты знаешь, генерал, что воровские шайки бесчинствуют уже по всему Поволжью?

– Знаю, государь… – Касогов вздохнул и ничего больше не сказал.

Тем временем московские стрельцы прошли, по сигналу снова призывно запели трубы, послышался приближающийся конский топот, и на площадь тоже строем, по шести всадников в ряд, вступило собранное со всех уездов строгими царскими грамотами дворянское ополчение.

Впереди всех на дорогом аргамаке, покрытом куячным чалдаром[108], с шестопёром в руке гарцевал князь Долгорукий, назначенный командиром собранного войска. У него по обе стороны седельной луки в кобурах виднелись пистолеты, а с плеч на конский круп спадала епанча, из-под которой, играя самоцветами, выглядывала рукоять сабли. На голове князя посвёркивала ерихонка[109], а поверх кольчуги был надет «зерцальный» доспех с блестящим кругом-«зерцалом» на груди.

Под стать ему выглядели и дворяне, надевшие на себя по случаю смотра что подороже. Особенно выделялся первый ряд, доспехи которого так и искрились отделкой из камней и цветной эмали. Вот только вооружение у ехавших следом всадников было всякое. Кто в тегилее[110], кто в дедовской кольчуге, а у тех, что побогаче, под полуепанчами тускло отсвечивали наручи и юшманы[111].

Кое-кто из дворян прихватил с собой свои самопалы, и теперь у таких из-за спин торчали начищенные дресвой стволы. У иных же, по старинке, были кольчужные ожерелья, шлемы украшали яловцы[112], а их вооружение, как в былые времена, состояло из пик, татарских сабель и луков со стрелами в богато расшитых сагайдаках[113].

Глядя на весь этот, сразу заметный для опытного глаза разнобой, Кравков криво усмехнулся:

– Орда татарская… – он, недавно жалованный в генералы, был в фаворе у царя и мог себе такое позволить.

Отлично понимая, что генерал прав, Алексей Михайлович промолчал, зато Касогов не удержался:

– Да, это, конечно, не те, что некогда… – генерал не договорил, но было понятно: он вспомнил страшный разгром под Конотопом, который из-за ошибок князя Пожарского сумели учинить царскому войску украинские козаки.

– Так что, не посылать их? – раздражённо спросил царь.

– Пошто «не посылать»? – спохватился Касогов. – Против регулярного войска они не сдюжат, но против воровских шаек, будут хороши…

Дворянская конница прошла, и следом за ней в строгом порядке на площадь, шквадрон[114] за шквадроном, вышли рейтары. Отличие было разительным. Рейтары, все как один в стальных кирасах и шлемах, казались единой массой. Да и вооружены они были лучше дворян. У каждого всадника кроме длинной шпаги имелось по паре седельных пистолей для ближнего огненного боя.

Не отрывая глаз от проезжавших мимо грозных всадников, Касогов восхищённо сказал:

– Вот рейтары эти против вора Стеньки как раз. Они воровское казачье войско уж точно одолеют.

Алексей Михайлович посмотрел на генерала и, снова ничего не сказав, улыбнулся. Все знают, что у царя Московского уже не одна тысяча таких, закованных в железо, воинов.

А смотр тем временем шёл своим чередом. Играли сиповщики[115], били тулумбасы, гремели литавры, и всем собравшимся было ясно, что вору Стеньке, против кого собрали войско, да и иным супостатам, несдобровать…

* * *

На мысе Пур-наволок, где было решено ставить Гостиный двор, кипела работа. Часть старых деревянных строений уже снесли, и по расчищенной площадке деловито расхаживал мастер Вилим Шарф, указывая следовавшему за ним десятнику, где надо вбивать разметочные вешки.

Воевода Епанчин никак не мог пропустить начала строительства и тоже был здесь. Он с удовольствием следил, как вслед идущему мастеру Шарфу выстраивается ровная линия из заранее подготовленных ошкуренных колышков, и явственно представлял себе будто уже готовую стену.

Рядом с воеводой стоял недавно приехавший в Архангельск розмысл Матис Анцин и тоже внимательно следил за действиями Шарпа. Внезапно то ли розмыслу что-то не понравилось, то ли по другой какой причине, но он развернул бывший при нём свиток и стал вглядываться в то, что там было изображено.

Из любопытства Епанчин тоже заглянул в свиток и удовлетворённо хмыкнул. Сейчас розмысл держал в руках подробный чертёж будущего Гостиного двора, и воевода, к собственному удивлению, отметил, что нарисованная там обращённая к реке стена точь-в-точь такая, какую он себе представлял.

Воевода хотел было расспросить Матиса поподробнее, что тут и как быстро будет построено, но его отвлекло неожиданное появление служки, который, затоптавшись рядом, явно не решался что-то сказать.