Шестерки умирают первыми - Александра Маринина

И вот прошло шесть недель, всего шесть недель, и ее затеяобернулась против нее же.

После первого убийства она испытала совершенно новые,неведомые ранее чувства, когда смотрела по телевизору очередную милицейскуюхронику. Они меня не найдут, радостно твердила она про себя, они никогда меняне найдут.

После второго убийства она поехала на Житную и встала прямоперед широким крыльцом Министерства внутренних дел. Мимо нее проходилисотрудники министерства в форме и в гражданском, некоторые оглядывали красивуюмолодую женщину хорошо знакомым ей взглядом и шли дальше, а она стояла и врадостном возбуждении твердила про себя: «Вы ходите мимо меня, вы даже можетеприкоснуться ко мне, и никто из вас не знает и не догадывается, что я – та,кого вы все ищете. Я – преступница. Я – убийца. Вы должны меня схватить изапереть в камеру, а вы ходите мимо меня, улыбаетесь и думаете о том, чтохорошо бы со мной переспать». Ощущение пьянило ее и будоражило, оно было одним изсамых сильных, которые Кире Левченко довелось испытать в жизни.

Она и после третьего убийства пришла сюда, на Житную улицу.Ее тянуло к министерству как магнитом. Тогда-то она и увидела ДмитрияПлатонова, садящегося в красивую дорогую машину. Собственно, из-за машины она иобратила на него внимание, запомнила лицо, потому что, пристально глядя нанего, подумала: «Пройдет немного времени, и у меня будет такая же. Нет, моябудет лучше. Обязательно будет, потому что тебе никогда меня не поймать».

А после четвертого убийства она увидела его в метро. Онстоял, держась рукой за верхний поручень и опираясь лбом на предплечье, словнодремал. Вид у него был усталый и измученный, и Кира с интересом принялась егоразглядывать, пытаясь угадать, почему он едет в метро, а не на своей роскошноймашине. Их глаза встретились, и в Кире вспыхнул азарт игрока…

Она знала, что и как нужно делать, чтобы понравившийся еймужчина захотел с ней познакомиться. Все вышло так, как она задумала. В товремя, как ее ищет вся московская милиция, она сближается с сотрудникомМинистерства внутренних дел. Более того, она оказывает ему помощь, наслаждаяськаждой минутой, проведенной рядом с ним, потому что это минуты непереносимоострого чувства смертельного риска. Она уезжает за город, чтобы убить очереднуюжертву, и он, сыщик, провожает ее до двери и просит вернуться поскорее, потомучто она ему нужна. Она возвращается домой, при каждом шаге чувствуя засунутыйза пояс джинсов и скрытый свободным свитером револьвер, из которого два часаназад застрелила человека, и он, работник милиции, встречает ее у дверей,радуется ей и разогревает для нее еду. Никакой наркотик не дал бы ей такогонаслаждения. А впереди – еще одно новое ощущение, если она решится переспать сним. Это тоже может оказаться интересным…

Платонов ей нравился, и она искренне хотела помочь ему,хотела, чтобы его неприятности кончились и он смог спокойно жить дома и ходитьна работу. Кира не желала ему зла, наоборот, она была благодарна Диме за те днии часы необыкновенного душевного подъема, который она испытала, играя с ним,ничего не подозревающим, в азартную и опасную игру. Она старалась как можнолучше и точнее выполнять все его поручения, остро ощущая, что он, подполковникиз МВД, доверил ей свою жизнь. Ей, убийце-снайперу. Подумать только! Никакомуфантасту такое и в голову не придет, думала она, улыбаясь про себя.

А теперь шутка обернулась устрашающей правдой. Жизнь Димы ив самом деле оказалась в ее руках, потому что ей велено было его убить.

Кира отчетливо понимала, что ввязалась в нешуточное дело. Телюди, в среду которых она так упорно прорывалась, не в игрушки играют. Невыполнить заказ нельзя, ее тут же найдут и примерно накажут. Но и выполнять егоКира не собиралась. Она никогда, ни при каких условиях не станет убивать Платонова.Потому что, сидя на скамейке на пустынном бульваре и слизывая с губ стекающиепо лицу капли дождя, она вдруг поняла, что выбросила шесть человек из жизнилегким движением пальца на спусковом крючке, как игроки, взяв в руки колодукарт, первым делом выбрасывают ненужные для игры шестерки. Сначала убирают этишестерки, и только потом начинается собственно Игра. Оказывается, убитьнезнакомого человека, внушая себе, что это не более чем движущаяся мишень,совсем не то же самое, что убить человека, с которым ты прожила десять дней боко бок в одной квартире. С которым ты разговаривала. Для которого готовила еду.Которому помогала и сопереживала. Человека, которому ты нравишься. И которыйтебе доверяет. Нет, это совсем не одно и то же.

Поэтому единственное, что ей нужно сейчас, это придумать,как спасти Дмитрия и себя. И на все про все у нее времени – до вечера вторника.В крайнем случае – до утра среды.

Старушки в этом подъезде оказались, как на подбор,словоохотливы. То ли дети и внуки их навещали редко, то ли характер у всех нихбыл открытый, дружелюбный и любознательный, но, так или иначе, о своих соседяхпо подъезду они знали много и рассказывали о них охотно.

Особенно долго пришлось просидеть у семидесятишестилетнейМарии Федоровны Казаковой, живущей на первом этаже.

– Ой, бедная девочка! – причитала старушка, взмахиваяруками, но не забывая при этом подливать гостье чаю и подкладывать в розеткиваренье. – Растет ведь без материнского пригляду. Отец-то у нее хороший,достойный, да только он на работе круглые сутки. А Верка – не мать, а ехидна.Что ни день – то пьяная. Как она девочку-то до сих пор не угробила – не пойму.Чудом разве что.

– А что же она не лечится? – спросила Настя, судовольствием слизывая с ложки сироп от абрикосового варенья.

– Так не хочет, – вздохнула Мария Федоровна.

– Может, им лучше развестись? – предположила Настя.

– Да куда им! – безнадежно махнула рукойстарушка. – Уж мы сколько раз ему говорили: забирай, мол, дочку да подавайв суд на жену, чтобы развели и родительских прав лишили.

– А он что?

– Ничего. Головой качает. Не могу, говорит, такому позоружену предавать. И дочку жалко. В школе-то сразу узнают, что у нее мать –алкоголичка, лишенная родительских прав. Знаете, дети ведь жестоки, затравятони ее. Да и учителя в нынешнее-то время не особо умные, не то что не защитятее от других детей, а еще и сами добавят масла в огонь. Нет, он правильноделает, благородно. Сам себе жену выбирал – сам свой крест и неси, на других неперекладывай.

– Да ведь ребенок же растет, – возразила Настя. –Девочке-то каково? Она же себе мать не выбирала, почему она должна страдатьиз-за ее пьянства?

– Вот и получается палка о двух концах, – согласнокивнула Казакова. – И дочку жалко, и жену жалко, и против своей совестиидти не хочется. А совесть ему велит жену из дома не гнать.

– Да? – хмыкнула Настя. – А совесть ему не велитсоздать ребенку нормальные условия для жизни?

– Ой, дочка, путано все это. И так нехорошо, и эдак. Пустьуж он сам разбирается, не нам с тобой его судить.