Пир плоти - Кит МакКарти

* * *

Домой он явился, разумеется, поздно, даже очень поздно. Он заранее приготовился к скандалу, и царившие в квартире тишина и темнота лишь усилили его опасения.

Айзенменгер несколько задержался в кафе и был слегка расстроен, но не тем, что вернулся поздно, а из-за того, что продолжать разговор в кафе ему пришлось с Джонсоном — Елена покинула мужчин вскоре после того, как добилась от Айзенменгера согласия на повторную аутопсию.

Ее уход заставил доктора подумать, что она вертит им как хочет, однако в некоторых случаях это ощущение оказывается очень даже приятным.

— Но вы ведь понимаете, что, если вновь влезете в это дело, вашей карьере в полиции конец.

Джонсон коротко и сердито взглянул на доктора и ответил:

— Моей так называемой карьере все равно конец. Я мог бы проработать еще год или два, но думаю, что придется уйти раньше. Беверли Уортон об этом позаботится. — Он говорил с показным спокойствием, за которым, однако, скрывалось многое. — Я подам заявление об уходе завтра же.

Айзенменгер не верил собственным ушам.

— Вот так просто возьмете и уйдете?

— Мне намекнули, что в этом случае меня оставят в покое и не возбудят уголовное дело. — Джонсон грустно улыбнулся.

— Но если вы ни в чем не замешаны…

— Вы не знаете нашу полицию. Тут не думают о том, кто прав, а кто виноват. Выбирают то, что выгоднее большинству. Если я буду сопротивляться и барахтаться, то со дна неизбежно поднимется всякая муть. В таких случаях с виновником расправляются очень просто, похоронив его под тоннами всплывшего навоза.

— И вы всерьез полагаете, что за всем этим стоит Уортон?

Опять та же печальная улыбка.

— О да. Она назойлива, как злобный вирус. Беверли хочет, чтобы я не путался у нее под ногами, а если она чего-то хочет, то добивается этого.

— Но нельзя же так сразу сдаваться!

Мужчины вернулись к бутылочному пиву. Джонсон покачал головой.

— Даже если я отведу от себя подозрение в истории с этими деньгами, то обязательно произойдет что-нибудь еще, и это «что-нибудь» будет еще серьезнее.

— Неужели это так легко у нее получится?

— Она уже не раз так поступала, Джон. И к тому же как раз теперь, когда у меня развязаны руки, я смогу бороться с ней. Елена хочет, чтобы я покопался в окружении Никки Экснер, выяснил, что произошло в день ее смерти.

— А когда вы покончите с этим делом?

Джонсон пожал плечами и глотнул пива.

— Может, пойду в частные детективы — какая-никакая, а прибавка к пенсии. Поживем — увидим.

Они помолчали. Айзенменгер пытался представить себе, как бы он поступил на месте Джонсона, если бы его вынудили уйти в отставку, сфабриковав против него ложное обвинение.

— А девушка что надо, да?

Айзенменгер, погруженный в грустные размышления, не сразу понял своего друга.

— Я имею в виду Елену, — пояснил Джонсон.

Айзенменгер ответил ему неопределенным жестом и спросил:

— Где вы ее откопали?

— Она сама меня нашла — мы были немного знакомы прежде. Уговорила меня помочь ей, сказав, что в моем положении это лучшее, что я могу сделать. Ведь у нас общая цель — доказать, что полиция совершила в этом деле ошибку.

Айзенменгер задумался. Музыка пошла по второму кругу, позволяя им еще раз насладиться гениальным творением Дебюсси. Посетителей прибавилось, и официанты стали еще небрежнее.

— Да, что и говорить, у Елены есть причины ненавидеть Уортон, — заметил Айзенменгер. Это объясняло, почему она с такой готовностью взялась работать бесплатно. — Значит, вы познакомились с ней во время того расследования?

Джонсон кивнул.

— И вы сказали ей, что это Уортон сфабриковала улики против ее сводного брата?

Помолчав, Джонсон ответил виноватым тоном:

— Мне следовало сказать ей об этом раньше. Но тогда обстоятельства были иными… Она пришла ко мне на прошлой неделе, чтобы поговорить о деле Билрота. Она не упускала Уортон из виду и обратила внимание на сходство этого случая с историей ее брата. Мне ничего не оставалось, как рассказать ей все, это был, если так можно выразиться, старый долг перед ней.

Они еще долго обсуждали дело, в которое ввязались, а также другие прошлые дела, и досидели до самого закрытия, когда даже великие композиторы прошлого угомонились. При этом Айзенменгера не переставал мучить вопрос, правильно ли он поступил, позволив втянуть себя в эту авантюру. Елена очень ловко его окрутила, и чем все это кончится, неизвестно.

А по дороге домой он вспоминал ее ноги и ее рот, ее кокетство и насмешливость.

— Мари? — шепотом бросил он в темноту спальни, но жена не отозвалась.

Неужели позднее возвращение так легко ему сойдет? Он ожидал еще одной шумной ссоры, упреков в неверности, очередных фантастических домыслов и сплетенных в воображении Мари улик.

Раздевшись, он нырнул под одеяло. Мари не шевельнула ни одним пальцем, и даже ритм ее дыхания не нарушился. Стало ясно, что она не спит.

Несколько минут он раздумывал, не стоит ли объяснить ей, где он был и почему задержался, но, вспомнив их последнюю стычку, решил этого не делать. Чем меньше он будет оправдываться, тем лучше. Если она считает, что он ей изменяет, то переубедить ее в этом ему не удастся, как бы он ни старался. По крайней мере, сегодняшним вечером он избавлен от скандала, и ладно.

В былые дни он, вероятно, осторожно разбудил бы жену, и они занялись бы любовью. Но это прежде, а теперь Айзенменгер лежал в темноте, размышляя о том, что его ждет в ближайшем будущем. Последним, о чем он подумал перед тем, как уснуть, была Елена Флеминг.

* * *

Для Уилсона следующий день оказался крайне неудачным. Правда, ни один из его дней нельзя было назвать блистательным, но этот оказался просто какой-то вонючей мерзостью. Утром он беседовал с тремя женщинами, к которым в последнее время стал являться незнакомец, чтобы продемонстрировать у них на пороге свои мужские достоинства. Записывая показания жертв неизвестного эксгибициониста, Уилсон измучился и, при всей своей неопытности по литературной части, подозревал, что его проба пера не приведет в восторг инспектора Уортон. Его подозрения оправдались.

— Господи, Уилсон, это же полная чушь! Вы не извлекли ни грамма полезной информации из этих свидетельниц. Не выяснили, какого он возраста и роста, лысый и бородатый или безбородый и курчавый. Неизвестно даже, сколько у него глаз — один, два или, может, целых три.

Уилсон счел нападки инспектора несправедливыми. Он задавал свидетельницам вопросы относительно внешности этого извращенца, но они, понятно, не запомнили его лица, так как внимание их в тот момент было приковано к иной части тела незнакомца. Неудивительно, что показания всех трех женщин оказались неточными и противоречили друг другу.