Закат и гибель Белого флота. 1918-1924 годы - Олег Гончаренко

12 апреля эшелон двинулся через Минеральные Воды на станцию Червленая, где, в зависимости от обстановки, должен был определиться дальнейший путь морского отряда. Сам переезд по железной дороге проходил довольно монотонно, с бесконечными остановками на разных станциях; с некоторыми из морских офицеров на Каспий ехали и их семьи, с которыми те не рисковали расстаться надолго в то тревожное и смутное время. Во время пути добровольцы могли хорошо ознакомиться с теми разрушениями и опустошениями, которые были причинены длившейся уже более года Гражданской войной богатому и дотоле мирному и безмятежному Кубанскому краю. Всюду вдоль железной дороги валялись развороченные вагоны, палые лошади, были видны следы пожарищ, а местами виднелись сваленные в беспорядочные кучи ржавые и пришедшие в негодность запасы разного военного имущества. Бог знает, откуда они были завезены на Кубань отступавшими под натиском войск ВСЮР революционными бандами, спешно бросавшими их потом где попало по дороге своего отступательного движения от Черноморского побережья к берегам Каспия. Глядя на этот бессмысленный хаос, на это уничтожение русского достояния, сердца морских офицеров наполнялись досадой. Как помогла бы им в их предстоящей борьбе даже сотая доля того, что здесь безвозвратно погибло. Сколько бесплодных усилий было потрачено в Екатеринодаре, чтобы получить хоть что-нибудь из того снабжения, которое здесь, в кубанских степях, пропадало безо всякой пользы!

Светлую Пасху отряд морских добровольцев встретил на станции Червленая. Но оттуда двинуться прямо на Петровск им не удалось, ибо дошли известия, что горцы перервали сообщение, и начальник флотилии приказал отряду свернуть в сторону от железной дороги и выйти к Каспийскому морю где-нибудь севернее устья Терека. Таким путем добровольцы вышли в город Кизляр, отделенный от них вздувшимся от весеннего разлива Тереком. Железнодорожный мост через него был, как и полагается, разрушен, и отряд, выгрузившись из поезда, остановился в недоумении, каким образом переправить через реку все снаряжение и грузовики, чтобы продвигаться дальше. Погода стояла ясная и довольно теплая. Половину имущества можно было с грехом пополам перетащить на другой берег по доскам, кое-как настланным на остатки моста, но тяжелые грузовики по ним проехать не могли, и морякам пришлось налаживать переправу. Неподалеку от стоянки отряда был найден старый, склепанный из листового железа паром. И хотя в нем имелось несколько отверстий от ружейных пуль, их наскоро залатали. Самое трудное было подать леер с одного берега на другой. Но доброволец богатырь и атлет-гардемарин Владимир Загорский, несмотря на холодную воду и быстрое течение, отлично справился с этой задачей, перебравшись через реку вплавь с концом в зубах. Затем осталось насыпать на обоих берегах небольшие гати для подхода грузовиков вплотную к парому. Работа велась весело и дружно, почти безо всяких инструментов, и тем не менее через несколько часов, при радостных восклицаниях, весь отряд со всеми вещами оказался на другом берегу.

В дальнейшем было решено, что капитан 1-го ранга Константин Карлович Шуберт с несколькими вооруженными людьми отправится на двух грузовиках вперед — для определения пути и места ночлега, а остальной эшелон будет двигаться с начальником флотилии походным порядком. Для перевозки семей, провизии и имущества в Кизляре наняли несколько повозок, запряженных волами. Это странное шествие флота на волах можно было при определенном воображении отнести к далеким временам Петра Великого, когда, вероятно, таким же образом тянулись войска молодого царя по бесконечным степям Южной Руси к берегам Азовского моря для его первых блистательных побед, потрясших турецкое могущество. Обстановка, вероятно, была похожей, но сколько порыва и надежд чувствовалось тогда и какая злоба и бессилие ощущались участниками похода теперь.

Грузовики не без труда выбрались на торную дорогу и быстро двинулись вперед. Вскоре Кизляр скрылся из виду.

Весь эшелон вышел на несколько дней позже своего передового отряда, путь которого лежал теперь на большую станицу Терского казачьего войска Александрийскую, она же Копай. По дороге передовой отряд морского эшелона встречал изредка цветущие казачьи хутора. Население их встречало моряков робко, но и без явной вражды. Отряд оказался в местности, лишь косвенно и незначительно затронутой революционной бурей, где люди мало разбирались в тонкостях политических бед, сотрясавших державу. Моряки видели захолустный, самобытно развивавшийся, патриархальный уклад жизни терских казаков, которого в те времена почти не коснулась «безжалостная и преступная рука интернационала». В местах кратковременных остановок моряки наскоро закусывали, осведомлялись о дальнейшем пути, а командир их передового отряда оставлял краткие записки с руководящими указаниями для начальника флотилии, прося своих временных хозяев передавать их по назначению, когда подойдет эшелон.

К вечеру следующего дня отряд подошел к своей цели — станице Александрийской. Морские офицеры разыскали станичного атамана, немедленно распорядившегося разместить офицеров по хатам. Зажиточность и довольство казачьего населения поражали привыкших к аскетическому существованию морских офицеров, и люди провели незабываемые дни после долгого перехода в домах, которых не затронула Гражданская война. В тех небольших, но добротно сделанных хатах углы были сплошь заставлены образами старинного письма, перед которыми горела лампада и где даже находились изображения государя Николая II в нескольких видах. Атаман предупредил, что сами казаки станицы, которым по случаю пасхальных праздников полагалось пьянствовать, были не очень спокойны — «лучше с ними особенно не связываться: в душу каждому не влезешь, а времена лихие и настоящей власти как будто нет».

На следующее утро, распростившись с атаманом, отряд тронулся дальше, получив на дорогу напутственные указания и казака-проводника. Предложенная за ночлег плата была казаками решительно отвергнута.

Добравшись до Петровска, морские добровольцы сделали много ценных наблюдений. Ими было отмечено, что многие русские офицеры, спасаясь от зверств большевиков, скитаясь по Кавказу и чувствуя себя обреченными на голодную смерть, нашли свое спасение и обрели сносное положение и заработок, поступив на военную службу к британцам, чьи корабли уже основательно обосновались на Каспии. Винить этих людей, конечно, было нельзя: ведь британцы еще числились союзниками русских, и лишенные возможности присоединиться к Добровольческой армии, эти нередко прекрасно образованные и достойные офицеры считали, что продолжают русскую борьбу, служа в рядах союзных армий.

Таким же образом некоторые попали и к британцам, все чаще появлявшимся в Закаспийском районе. Видя доминирование союзников, не особенно радовавшихся прибытию русских морских офицеров, некоторые из них впадали в полное уныние, и даже растерянность, которые долго еще царили в среде русского офицерства. О плавании и о каких-нибудь военных действиях, по словам моряков, давно находившихся в Петровске, не могло быть пока и речи. Все было занято англичанами, которые одновременно с эскадрой привезли сюда и значительный десант, состоящий из колониальных войск. Эти вооруженные силы чувствовали себя в городе завоевателями, по городу ходили их патрули, повсюду были расставлены их караулы, ими же занято несколько лучших городских зданий. Матросы с британской эскадры в свободное от вахт время бесчинствовали и пьянствовали. Набранные, по-видимому, далеко не из первосортного элемента, они даже продавали на Петровском базаре казенное имущество флота Его Величества, и британское командование не торопилось принимать меры для прекращения этого безобразия. Все было бы понятно, если бы в городе не было никаких русских войск, однако вместе с союзным десантом в городе квартировал и пробившийся с остатками Закавказской армии престарелый и заслуженный генерал Пржевальский, в чьем распоряжении сохранились русские бронеавтомобили и даже несколько орудий. Ему подчинялось некоторое количество терских казаков и значительное количество сухопутных офицеров.